Лимончики - Рита Русакова

Рита Русакова

Лимончики

Жёлтые кругляшки в сахарной обсыпке. Лизнёшь шершавый бочок — и уже не остановиться. Сосредоточенно ем конфеты, стоя за огромным дубом на участке Рудневых в Мартышкино. Осторожной рукой поглаживаю кору, это ощущение успокаивает, убаюкивает.

Мерзну, но за курткой уже не вернуться. Поджимаю пальцы в розовых сланцах, засовываю в рот очередную конфету. Подглядываю.

Дядя Миша подбирает инструменты — днём он мастерил скворечник. Тётя Алла выходит на веранду

— Лена у себя, не видел?

Я машинально отступаю за дерево, вжимаю голову в плечи.

— Не смотрел.

Тётя Алла, тяжело переваливаясь, идёт посмотреть в пристройку, где осталась куртка. Не сводя глаз с этих двоих, раскусываю конфету и делаю шаг назад.

Проклятые конфеты купила Светка. Её послали в магазин за хлебом. Зашли мы туда всей дачной бандой. Я сразу увидела «лимончики»: они горкой лежали в витрине на большой тарелке с ножкой, аппетитные жёлтые шарики. На даче конфет и сладкого не водилось, и я подумала, что здорово будет угостить всех. Как дядя Миша вчера принёс миску клубники, и тётя Алла одобрительно заметила, что клубника полезна. Пришлось съесть целое блюдце, хотя она была очень кислая.

Когда подошла очередь, Светка крикнула:

— Кому что купить?

Я сказала: «Лимончиков» и вспомнила, что денег нет. Но Светка уже всучила мне пакет, успев угоститься конфеткой и деловито заметив, что с меня восемьдесят копеек. Мама выдала на лето десять рублей, приличную сумму. Они хранились у тёти Аллы, и я успела потратить копеек двадцать, на проезд до Нового Петергофа и обратно, куда мы с дядей Мишей ездили неделю назад «проветриться». Я хотела купить красивый платок маме, но дядя Миша заметил, что не надо тратить лишнее.

Теперь нужно было как-то объяснить спонтанную покупку. Последний месяц я стараюсь быть хорошей девочкой: дача — это тестовый период. Если всё пройдет гладко, я поеду жить в огромную красивую квартиру Рудневых на Мойке, а мама — к папе в Африку. Меня она не может с собой взять, в Бенгази нет школы для русских детей.

Я пронесла конфеты в пристройку и спрятала их в ящик стола. «Угощу их после обеда».

Обедали на веранде. Тут стоял длинный покрытый клеёнкой стол и посредине дымилась супница. Тётя Алла разливала щи.

— Вот, кушай, полезное.

В этот момент с улицы послышалось: «Ленка! Деньги гони!». Я застыла в ужасе. Тётя Алла, казалось, не обратила никакого внимания на крик, но дядя Миша спросил, про какие деньги речь. Я пожала плечами, мол, не знаю. Взрослые переглянулись. Было ужасно стыдно. Светка пару раз проехалась на велике туда-сюда и укатила.

После обеда я пошла к себе, отдыхать и заниматься — дядя Миша пообещал маме подтянуть за лето мой французский, и за дело взялся серьезно: каждый вечер он усаживал меня за стол и спрашивал. Большинство вопросов я не понимала. Но, как он говорил, всё было в учебнике, надо только прилежно заниматься.

Я посидела на узкой кроватке, закусив губу и поглядывая на учебник. Открыла ящик стола. Достала кулёк, стараясь действовать осторожно — целлофан шуршал, казалось, на весь дом. Засунула в рот «лимончик». Крупинки сахара приятно царапнули нёбо. Раскусила конфету, и по языку растеклась сладость. Желтая оболочка прятала восхитительное белое ядрышко с кислинкой, раскусить его было уже не так-то просто, да и не стоило. С наслаждением перекатывая во рту твёрдый кисло-сладкий шарик, я поняла, как отдать долг Светке.

План, как мне показалось, был прост и гениален — попросить денег на мороженое подругам, типа, хочу всех угостить. Нас как раз было четверо, в нашей дачной шайке. По 20 копеек за порцию пломбира- набиралась нужная сумма.

Сцена вышла безобразная. Тётя Алла не поверила мне ни на секунду. Она строго смотрела сверху вниз, а я, пряча глаза, продолжала упрямо бормотать про мороженое. Она крепко взяла меня за руку пониже локтя и легонько встряхнула: «Зачем тебе столько денег?». Я посмотрела на её пальцы и упрямо сказала: «Нужны». Щеки горели.

Мне выдали двадцать копеек и сказали не валять дурака, вот ещё, угощать всю округу. Пойди купи себе мороженое.

Я вернулась в пристройку и стала рыться в столе: с нашей поездки в Ораниенбаум оставалась какая-то мелочь. Нашлось 20 копеек. Зажав монетки в одной руке, а пакет с конфетами- в другой, я побежала к подружке. Светка забрала деньги и презрительно посмотрела на пакет.

— Не, мне конфет не надо, мать прибьет, если я сдачу не верну.

С упавшим сердцем я побрела домой. Мир крутился огненно-белым колесом, руки холодели.

Липкая паутина лжи, непривычная, непонятная, обволакивала и не давала сообразить, что к чему. Я отвечала дяде Мише на уроке французского, скосив глаза в сторону калитки: ждала, когда появится грозная Светка.

Дядя Миша остался крайне недоволен и наказал идти заняться делом. Посидев какое-то время над учебником, и не видя ни строчки, я снова и снова лезла в стол за конфетами. К вечеру в пакете осталось несколько горошин, а на сердце и в животе- глухая тоска. Вот-вот должны были позвать к ужину. Я взяла пакет и задами пробралась к старому дубу на краю участка. Кора под пальцами прохладная, восхитительно шершавая. Ковыряю её пальцем, уперевшись лбом в ствол, поглаживаю. «Хорошо бы стать таким огромным деревом. Стоишь себе и никому не должен.» Холодает. Рассеянно думаю про оставленную куртку, поджимаю пальцы в розовых сланцах.

Дядя Миша ходит, подбирая инструменты. Тётя Алла выплывает на веранду:

— Лена у себя, не видел?

— Не смотрел.

При звуке голосов карусель мыслей в голове останавливается. Я не могу с ними заговорить, что-то объяснять. И вечно торчать под дубом тоже нельзя.

Крадусь между кустов и выбираюсь на дорогу. Пакет с конфетами неприятно липнет к руке, но выбросить его я не решаюсь, это улика.

Бежать.

Электричка похожа на зверя, фары включены, хотя на улице ещё светло. За окном мелькают дома, деревья, вечернее небо: светлое, синее, безмятежное. Я еду в Новый Петергоф, буду петь на улицах. А там, глядишь, как-нибудь проберусь к папе в Бенгази.

Прижав нос к стеклу, смотрю, как подплывает станция. По платформе идёт, покачиваясь, женщина и вдруг вскидывает руку и начинает истошно орать. Я отступаю от дверей и пробираюсь в вагон. Здесь светло, снаружи темнеет.

Я ем конфеты и стараюсь не думать о контроллерах. Я не помню, как доехать от вокзала до дома.