Дракон Его Величества - Наоми Новик

Палуба французского корабля стала скользкой от крови. Волнение было сильным, и каждый удар мог свалить с ног как противника, так и того, кто этот удар наносил. В пылу боя Лоуренсу некогда было удивляться силе вражеского сопротивления, но страдание на лице французского капитана он видел даже сквозь мелькающие клинки и пороховой дым.

Это выражение не исчезло и тогда, когда француз скрепя сердце вручил ему свою шпагу. Лоуренс, убедившись, что неприятельский флаг спущен, принял шпагу с поклоном; сам он по-французски не говорил, и для официальной капитуляции требовалось присутствие третьего лейтенанта, который пока был занят на пушечной палубе. Все французы, оставшиеся в живых, побросали оружие. Их было меньше, чем Лоуренс мог ожидать от команды тридцатишестипушечного фрегата, и все они имели больной, изнуренный вид.

Палубу покрывали тела мертвых и умирающих. Лоуренс, покачав головой, бросил неприязненный взгляд на французского капитана. С какой стати было ему вступать в бой? Помимо того что «Надежный» в любом случае превосходил «Амитье» по числу людей и орудий, французская команда явно пострадала от какого-то бедствия, голода или повальной болезни. И снасти у них перепутаны после утреннего шторма — бой тут ни при чем. Французы сумели дать один-единственный бортовой залп, прежде чем «Надежный» взял их на абордаж. Видно, что капитан удручен поражением, но он ведь не мальчик, чтобы идти на поводу у настроений. Подумал бы о своих людях, прежде чем бросать их в эту безнадежную схватку.

— Мистер Райли, — окликнул Лоуренс второго помощника, — распорядитесь перенести раненых вниз. — Французскую шпагу он пристегнул к поясу. При других обстоятельствах он вернул бы ее побежденному, но этот человек, по его мнению, не заслуживал такой чести. — И пошлите за мистером Уэллсом.

— Есть, сэр, — ответил Райли.

Лоуренс подошел к борту взглянуть, сильно ли поврежден корпус. Особого ущерба захваченный корабль не претерпел: английский капитан заранее наказал своим канонирам ниже ватерлинии не стрелять и теперь с удовлетворением отметил, что доставить трофей в порт не составит труда.

Пряди, выбившиеся из короткого хвоста на затылке, упали ему на глаза. Лоуренс выпрямился и нетерпеливо смахнул их, запачкав кровью лоб и выгоревшие на солнце волосы. Из-за этого он — широкоплечий, с суровым лицом — утратил обычную мягкую задумчивость и стал казаться крайне свирепым.

Вызванный им Уэллс поднялся наверх.

— Виноват, сэр, — обратился он к капитану, — но лейтенант Гиббс обнаружил в трюме нечто странное.

— Вот как? Пойду взгляну. Скажите этому джентльмену, — Лоуренс показал на французского капитана, — что он должен дать мне честное слово за себя и своих людей, иначе они все будут взяты под стражу.

Француз помолчал, оглядывая свою команду с самым несчастным видом. Им было бы гораздо лучше остаться на нижней палубе, и отбить судно у англичан не представлялось возможным, однако он все еще колебался.

— Je me rends,[1]— промолвил он наконец, совершенно убитый.

— Он может вернуться в свою каюту, — с коротким кивком сказал Лоуренс и направился к трапу. — Вы идете, Том? Хорошо.

Первый лейтенант ждал их внизу. Круглое потное лицо Гиббса так и сияло. Трофей в порт поведет он, а поскольку это фрегат, его почти наверняка произведут в капитаны. Лоуренс разделял его ликование в весьма умеренной степени: Гиббса ему навязало Адмиралтейство, и хотя тот неплохо справлялся со своими обязанностями, капитан предпочел бы видеть на месте первого лейтенанта Райли. Будь так, повышение сейчас получил бы друг Лоуренса. Капитан не держал на Гиббса зла, но радовался бы куда больше, окажись счастливцем Райли, а не другой.

— Ну, что тут у вас такое? — Находившиеся в трюме люди, вместо того чтобы заниматься описью груза, столпились у непонятно зачем поставленной кормовой переборки.

— Прошу сюда. Эй, ребята, посторонись! — Переборку, в которой была прорезана дверь, построили совсем недавно — на это указывали доски, значительно свежее остальной древесины в трюме.

Пригнувшись под низкой притолокой, капитан оказался в отделении с железными крепями на стенах, придававшими кораблю ненужную тяжесть. Пол застлан старой парусиной, в углу печка, ныне бездействующая. Единственным грузом, хранившимся здесь, был большой ящик, высотой по пояс человеку и такой же ширины, приделанный к полу и стенкам толстыми тросами, продетыми в железные кольца.

После недолгой борьбы Лоуренс уступил любопытству.

— Посмотрим-ка, что там внутри, мистер Гиббс. — Он отошел в сторону. Крышку, приколоченную гвоздями, мигом отодрали, верхний слой упаковки сняли и сгрудились вокруг ящика, вытягивая шеи.

Среди общего молчания Лоуренс увидел торчащую из соломы блестящую верхушку яйца.

— Пошлите за мистером Поллитом, — проговорил он, не веря своим глазам. — Мистер Райли, убедитесь, пожалуйста, в прочности этих распорок.

Райли, с трудом оторвавшись от невиданного зрелища, выпалил «да, сэр» и стал проверять крепления.

Лоуренс вряд ли мог сомневаться в том, чье это яйцо, хотя сам видел такое впервые. Оправившись от первого потрясения, он потрогал гладкую твердую скорлупу и тут же отдернул руку, боясь что-нибудь повредить.

Мистер Поллит неуклюже слез в трюм, держась обеими руками за края трапа и оставляя на них кровавые отпечатки. Корабельным врачом он стал в солидном тридцатилетнем возрасте, отчего-то разочаровавшись в сухопутной карьере, и был совсем не моряк. Команда, однако, любила добродушного доктора, хотя оперировал он не всегда твердой рукой.

— Да, сэр? — И тут Поллит увидел яйцо. — Боже правый!

— Драконье, не так ли? — спросил Лоуренс, стараясь не слишком выказывать свое торжество.

— Безусловно, капитан. Это по одной только величине видно. — Врач вытер руки о фартук и снял сверху еще немного соломы. — Смотрите, оно совсем твердое. Не знаю, что они себе думали, находясь так далеко от земли.

Эти слова не внушали особой бодрости.

— Твердое? — резко повторил Лоуренс. — Что это значит?

— Да то, что детеныш вот-вот вылупится. Для пущей уверенности мне надо заглянуть в книги, но в «Бестиарии» Бадка, насколько я помню, сказано: когда скорлупа затвердеет полностью, выхода следует ждать примерно через неделю. Великолепный экземпляр! Пойду принесу свою мерную ленту.

Он поспешил прочь, а Лоуренс, став вплотную к Гиббсу и Райли, проговорил тихо, чтобы никто другой не услышал:

— До Мадейры нам даже с попутным ветром идти три недели, так?

— В лучшем случае, сэр, — кивнул Гиббс.