Где же ты, любовь? - Барбара Картленд

Майкл Филдинг медленно поднимался по широкой мраморной лестнице, невольно замедляя шаг. Он с трудом заставил себя взяться за отполированный до блеска звонок.

Ожидая, пока ему откроют, Майкл огляделся вокруг. Он посмотрел на тихую улицу. Людей на ней почти не было, зато солидных чиновничьих машин — более чем достаточно.

«Скорей бы уж все закончилось», — подумал он и усмехнулся: это было так на него не похоже — ощущать страх перед тем, как выполнить задуманное дело.

Уже много лет прошло с тех пор, когда он в последний раз чувствовал эту омерзительную тошноту в желудке и сухость во рту. Он так часто безо всякого страха встречал смерть, а вот сейчас не мог победить постыдного страха.

Тем не менее сделать это было нужно. Как только дверь открылась, Майкл расправил плечи и повернулся к стоявшему перед ним безразличному седому дворецкому.

— Я хочу видеть мисс Синтию Стендиш.

— Да, сэр. Как вас представить? Мисс Стендиш вас ожидает?

— Она просила меня позвонить сегодня утром. Я командир авиазвена Филдинг.

— Очень хорошо, сэр. Я сейчас узнаю, дома ли мисс Стендиш. Не соблаговолите войти?

Майкл вошел в холл. Там было холодно и довольно темно, но этот мрак как нельзя лучше соответствовал его настроению.

«Наверное, мое чувство юмора сегодня забастовало», — думал он, пока дворецкий вел его наверх по широкой, покрытой ковром лестнице. Старик отворил дверь, ведущую в большую, залитую солнцем гостиную.

Эта красивая комната была убрана с тем размахом, который могут дать только очень большие деньги. Мебель, картины, ковры — все словно с выставки.

Но Майкл не обратил никакого внимания на окружающее великолепие. Как только дверь за дворецким закрылась, он прошел к окну и стал рассматривать небольшой садик за домом, а в отдалении деревья Грин-парка, этого оазиса среди пыльных лондонских улиц.

Но он не замечал ни прелести зеленых крон, ни чистого голубого неба, ни ленивого покачивания королевского штандарта на крыше Букингемского дворца. Перед его глазами стояли бесплодные долины Индии, он чувствовал невыносимый удушливый жар тропиков, вновь и вновь слышал голос Дэвида:

— Ты ведь поедешь и встретишься с ней, если что-нибудь со мной случится, Майкл, правда? Ты скажешь ей, что я любил ее… всегда любил… до самого последнего вздоха… Обещаешь?

— Да, Дэвид, обещаю. Но не говори так, ты не умрешь!

— Кто знает? Да и кому здесь до этого дело? Дженкинсон умер вчера, Пэт позавчера! Интересно, будет ли кто горевать, если мы…

— Брось ты, Дэвид! Мы с тобой все выдержим. Впереди у нас еще так много всего. Наша песенка еще не спета.

Но Дэвид умер, как и многие другие до него. Однако в его смерти было что-то необычное, и Майкл поклялся, что тот, кто виноват в смерти Дэвида, жестоко поплатится.

«Неужели я здесь из-за этого? — спрашивал Майкл самого себя. — Или просто исполняю обещание, данное Дэвиду?»

У него не оказалось времени разбираться в этом, потому что открылась дверь и в комнату вошла Синтия Стендиш.

И в этот миг Майкл впервые понял, почему Дэвид в предсмертном бреду говорил только о ней, почему не мог забыть ее и почему именно из-за нее пошел на смерть.

Она была необыкновенно хороша. Темные, густые волосы падали назад, открывая высокий чистый лоб; глаза ярко синели под слегка изогнутыми, тонкими бровями; небольшой рот поражал своим совершенством.

Она казалась самим воплощением женственности. Но угрюмому и подавленному Майклу представлялась воплощением зла и порока. И он ненавидел ее.

Синтия дружески протянула ему руку, которую он не пожал.

— Вы командир авиазвена Филдинг?

— Да!

В ее глазах промелькнуло легкое удивление. Она убрала руку. Затем жестом указала на кресло, стоявшее возле большого камина:

— Не хотите ли присесть?

Сама она села в гобеленовое кресло с высокой спинкой, но Майкл остался стоять. Тогда Синтия полуудивленно, полувопросительно посмотрела на него, словно его молчание так же поразило ее, как и манеры. Он был, несомненно, очень хорош: точеные, правильные черты мужественного лица, уверенный взгляд, сильные, широкие плечи.

Она догадалась, что складки, шедшие от носа к уголкам рта, свидетельствовали о его богатом жизненном опыте, а не были следами возраста. Ей понравился его прямой смелый взгляд, хотя она и не понимала, почему он так сурово на нее смотрит.

— Вы хотели меня видеть? — начала она.

— Я писал вам.

— Да, помню. Вы друг Дэвида?

— Да, я друг Дэвида.

— Я тяжело перенесла известие о его смерти.

— Неужели?

Вопрос прозвучал словно выстрел. Синтия изумленно посмотрела Майкла:

— Я знала Дэвида много лет.

— И он всегда, насколько мне было известно, любил вас.

Она ничего не ответила. Наступила долгая тишина. Слышалось лишь тиканье часов на каминной полке.

— Так вы пришли, чтобы рассказать мне об этом? — наконец спросила Синтия.

Майкл нетерпеливо произнес:

— Нет, я пришел потому, что Дэвид попросил меня об этом, потому, что он постоянно говорил о вас, и потому, что я обещал ему, если с ним что-нибудь случится, прийти к вам и рассказать, что он любил вас всю свою жизнь.

Руки Синтии задрожали. Она отвернулась от Майкла и посмотрела в окно.

— Спасибо, что рассказали, — вымолвила она через некоторое время. В ее голосе не слышалось нежности, скорее сквозил страх.

— Хотите узнать, как он умер? — спросил Майкл с откровенной неприязнью.

— В газетах подробно об этом писали, — ответила Синтия. — Или там была сплошная неправда?

— Там не упомянули ни об одной по-настоящему важной детали, — сказал Майкл.

— Да?

Все преимущества были на его стороне. Он нападал, прекрасно зная, что ей нечем защищаться.

— Вы знаете, о чем я говорю. Дэвид умер в тот день, когда получил письмо от вас.

— Ох!

Это был настоящий крик боли.

— Да, в тот день, когда получил письмо, в котором вы говорили ему, что он вам больше не нужен.

— Это неправда!

Синтия вскочила. Теперь в ней уже не было ни страха, ни покорности. В ее глазах полыхал гневный огонь, а в голосе звенела сталь.

— Или вы хотите сказать, что не писали ему?

— Я писала и говорила Дэвиду, что не люблю его. Но он и раньше знал об этом. Просто он меня не слушал! Он писал мне безумные письма из Индии… Я сказала ему всю правду: написала, что не люблю его, но всегда готова быть ему… другом.