Практическая магия - Дебора Смит

Покажите мне героя, и я напишу трагедию.

Ф. Скотт Фицджеральд

– Никогда, никогда, Квентин Рикони, я не прощу тебе, если ты вздумаешь умереть сейчас на этой горе в Джорджии под свинцовым зимним небом, – шептала я, и мой голос тонул в завывании ветра. Приближалась холодная ночь. Я знала, что мороз не даст ему шанса. – Всю оставшуюся жизнь я стану рассказывать каждому, кто пожелает меня слушать, каким ты был, почему я полюбила тебя и отчего не смогла стать прежней после твоей смерти. И ты предстанешь перед людьми в образе человека, гораздо лучшего, чем ты был на самом деле. Люди будут говорить, что ты покорил меня сладкими речами и неотразимой внешностью. А мне придется признаться им, что слова из тебя приходилось тянуть клещами, да и внешностью ты особо не вышел. Неужели ты хочешь, чтобы я лгала?

Но Квентин не открывал глаз, из чуть приоткрытого рта вырывалось еле заметное дыхание, превращающееся в пар на морозном воздухе. Прошло уже около часа с тех пор, как он последний раз ответил на мой вопрос. Я лежала рядом с ним, пытаясь согреть его своим теплом. На лице Квентина играли блики от разведенного мною костра. Внизу, под нами, в долине светились окна домов, над крышами поднимался дымок от каминов. Но здесь, наверху, где выживают только сильнейшие, огонь – это жизнь, а произнесенные вслух клятвы помогают прогнать страх.

– Артур верит в тебя, – продолжала я. – А теперь и ты должен поверить в него. Ты научил его быть мужчиной, и он не подведет тебя.

Небо на закате над Аппалачами окрасилось пурпуром и золотом. Спускались серо-голубые сумерки, забиравшие жизнь Квентина. Я молилась о чуде. Мой брат Артур ушел за помощью уже несколько часов назад.

Я крепче прижала руку к боку Квентина, чуть пониже ребер, где прошла пуля. “Если бы мы пришли хотя бы на час раньше”, – скажут потом спасатели. Или на минуту, или на секунду. Людям всегда не хватает совершенной малости. Я знала, что рано или поздно помощь придет, но, вполне возможно, она окажется уже бесполезной. Квентин не переживет долгую дорогу вниз. Я прикоснулась пальцами к его губам, надеясь уловить дыхание, но ничего не почувствовала.

Он уходил вместе с солнцем.

Зачастую судьба человека предопределена еще до его рождения. Мы обязаны следовать заветам и преданиям, как бы суровы они ни были, не обращая внимания на рубцы и шрамы, забывая о собственной слабости, чтобы обрести силу. Но мы не способны ничего понять, пока не полюбим и не отыщем свое место на этой земле. Только тогда наступает прозрение.

Часто мы разбиваем форму, в которой нас отливали, пытаясь выбраться на свет, или погибаем.

Когда я была маленькой, мне казалось, что наша уединенная ферма стоит на самой границе волшебного края, где могут жить только Пауэллы и легенды. Даже по скудным меркам жителей гор, земля здесь, в “Медвежьем Ручье”, была слишком каменистой для фермеров, склоны – слишком крутыми для лесорубов. Охотники считали эти угодья чересчур далекими. Во всей округе нашлось единственное местечко в пять акров, пригодное для жилья, на вершине холма, над густым лесом, спускающимся к долине вдоль самого ручья. Там мы и жили. Узкий проселок длиной в милю петлял среди деревьев и упирался в наш двор с двумя лужайками. Цветы росли только в тех местах, куда попадало солнце. Именно там распускались дикие маргаритки, пурпурные вьюнки, старомодные пышные розы, случайно уцелевшие с тех времен, когда Пауэллы в порыве трудового энтузиазма сносили все на своем пути, и желтые нарциссы. Я жила вместе с родителями, верившими в свою исключительность. Я родилась в тот день, когда судьба вспомнила про нас.

Холодным мартовским утром 1966 года товарный поезд из Нью-Йорка приближался к депо. Вереница вагонов следом за могучими локомотивами выехала из последнего туннеля с поросшими мхом гранитными стенами под старыми Аппалачами, медленно поползла вверх между рядами огромных елей, рододендронов и кизиловых деревьев и наконец оказалась на высоком плато недалеко от линии Джорджия – Теннесси.

Если бы машинист посмотрел в эту минуту на восток, то залюбовался бы видом серых гор, еще дремлющих в ожидании весны. Ветер дул с нужной стороны, и он смог заметить вдалеке дымок, поднимающийся из столетнего камина в доме Пауэллов. В этом белом фермерском домике я лежала в полной безопасности на руках у мамы. Мне было пять часов от роду, и я не подозревала, что мое будущее катит прямиком в наш город.

Состав величественно сбавил ход, гудком поприветствовав цеха комбикормов, инкубатор и собственно птицефабрику Тайбера, расположившиеся за городской чертой. Еще милю спустя, погудев погромче, машинист салютовал более цивилизованной части Тайбервилла.

Под ветвями по-зимнему голых деревьев на уютных улицах выстроились легковые машины и пикапы, словно городок готовился к празднику. На вокзале несколько сотен горожан ожидали прибытия поезда. Оркестр местного колледжа играл “Дикси”.

На перроне в первых рядах стояли наиболее уважаемые люди. Остальные же – работники птицефабрики Тайбера, окрестные фермеры, выращивающие цыплят по контракту, оторванные от цивилизации, месяцами не покидающие своих медвежьих углов, жители гор, чей заработок далеко не всегда был в ладах с законом, и мой отец Том Пауэлл, даже городские собаки – все были здесь, сгрудившись около складов железной дороги.

В 11.45 утра нью-йоркский поезд, доставивший в городок скульптуру черного медведя, что некогда водились в Джорджии, с грохотом остановился на историческом вокзале Тайбервилла, пережившем нашествие солдат Шермана во время Гражданской войны. Уважаемая всеми старейшина Тайбервилла Бетти Тайбер Хэбершем, приходившаяся нам родней, будучи дочерью знаменитой Бетины Грейс Пауэлл Тайбер, приобрела изваяние для студенческого городка колледжа Маунтейн-стейт.

Автором скульптуры был никому не известный Ричард Рикони из Бруклина. Никто в Тайбервилле или в округе Тайбер, за исключением самой Бетти и моего обожающего искусство отца, не знал, чего ждать от этого Рикони. Именно Бетти с отцом придумала заказать скульптуру медведя “из местных воспоминаний”, как это называла мисс Бетти, или металлолома, как попросту говорил мой отец. “Это в старухе играет кровь Пауэллов”, – настаивали некоторые члены семейства Тайбер, в их устах это звучало совсем не как комплимент.

Тайберы и их друзья до конца надеялись, что это будет заурядная реалистическая скульптура, которая сможет занять свое место на вылизанных лужайках студенческого городка. Или в крайнем случае, что этот образец современного искусства не будет приводить в замешательство пожилых дам и священников. Поэтому, когда дверь товарного вагона откатили в сторону, все разом подались вперед, чтобы увидеть первую скульптуру ваятеля-янки на земле Тайбервилла. И столь же стремительно отпрянули назад.

Над толпой возвышалась абстрактная черная медведица, спиной подпиравшая потолок вагона. Туловище – металлический каркас с ребрами – поддерживали мощные лапы с загнутыми когтями. Голова из тяжелого железа выглядела благородной и массивной, сужаясь к тщательно и искусно сделанной морде. Две отполированные черные вмятины на месте глаз создавали потрясающий по силе эффект загадочного взгляда, постигшего смысл жизни.