Отшельник и Дикарка - Эдит Уортон

Эдит Уортон.

Отшельник и Дикарка

Эдит Уортон (1862–1937) в 1921 году стала первой женщиной среди лауреатов Пулитцеровской премии, а за несколько лет до того — не первой, но одной из очень немногих в то время женщин, награжденных орденом Почетного легиона: так правительство Франции отметило ее заслуги во время Первой мировой войны. Современники понимали ее бурную натуру, кажется, лучше, чем потомки: сейчас многим трудно представить, как в одной личности могут соединяться свободомыслие и консерватизм.

Основную славу писательнице принес роман «Эпоха невинности», до сих пор постоянно переиздаваемый, но вообще-то в «активном фонде» англоязычных читателей около дюжины ее романов, часть из них экранизирована. А вот большинство рассказов забыты — что абсолютно несправедливо!

Американка по рождению, Эдит Уортон большую часть своей жизни провела во Франции. Поэтому место действия в ее основных произведениях — Европа, современная (для нее) или средневековая.

I

Отшельник жил в пещере на склоне холма. Ниже раскинулась долина, где среди ольховых и дубовых рощ тек ручей, а если пересечь эту долину — что заняло бы примерно полдня пути, — можно было достигнуть другого холма, крутого и высокого, у подножия которого расположился обнесенный стенами городок: гибеллинские «ласточкины хвосты»[1] глядели в небеса.

Когда Отшельник был еще совсем юн и жил в городе, зубцы на стенах были прямоугольными и на главной башне развевался штандарт лорда-гвельфа. Но однажды закованные в железо воины пересекли долину, взобрались на холм и атаковали город. С крепостного вала летели камни и лился греческий огонь, на улицах щиты ударялись о щиты, в узких проходах и на лестницах звенели клинки, с пик и копий капала кровь на груды тел, и весь город, до того такой уютный, превратился в огромное кладбище. Юноша бежал оттуда в ужасе. Он уже видел, как его отец ушел и не вернулся, видел, как упала замертво его мать, которую застрелили из аркебузы, когда она слишком далеко высунулась из-за зубца на башне, и как его сестренка упала прямо в церкви, на ступенях, ведущих к алтарю, с перерезанным горлом. И он бежал, чтобы спасти свою жизнь, по скользким от крови улицам, мимо еще не остывших тел, многие из которых еще конвульсивно подергивались, проскальзывая между ног у пьяных солдат, бежал прочь от ворот, мимо пылающих ферм, потоптанных полей, садов, разоренных и вырубленных, бежал, пока не очутился в тихом лесу и не упал, уткнувшись лицом в землю, которую никто никогда не возделывал и которую не искалечила война.

Возвращаться у него не было никакого желания. Все, чего он хотел, — это прожить всю жизнь уединенно, вдали от людей. Отыскал в скале нору, соорудил перед ней некое подобие крыльца, скрепив лапник тонкими прутьями. Питался он орехами, кореньями и форелью, которую ловил руками в ручье.

Отшельник с детства был тихим мальчиком, любил сидеть у ног матери и смотреть, как распускаются цветы на ее вышивке, в то время как капеллан читал жития отцов-пустынников — большой том с серебряной застежкой. Ему бы лучше было вырасти писарем, нежели рыцарским сыном: более всего он был счастлив, когда ранним утром прислуживал капеллану во время мессы, и сердце его взмывало все выше и выше, будто жаворонок, покуда вовсе не растворялось в горних высях блаженства. Почти так же хорошо ему было, когда он смотрел, как работает заезжий художник, приехавший из-за гор, чтобы разрисовать стены часовни. Мальчик видел, как кисть художника заставляет божественно прекрасные лица оживать на стене, как будто сеет волшебные семена, прорастающие дивными цветами, когда на них глядят. После того как появлялось новое лицо с золотым нимбом, у мальчика возникало такое чувство, будто он обрел нового друга, который придет ночью, склонится над его постелью и отгонит мерзкие видения, преследующие его: монстров, обгладывающих кости у паперти, летучих мышей и драконов с искаженными злобой мордами, гигантских червей и крылатых кабанов, поросших густой колючей щетиной, — всю ту дьявольскую стаю, что ночами выбиралась из каменных барельефов, разбредалась по городу и набрасывалась на согрешивших детей. Роспись на церковных стенах росла, и ангелы, закованные в сияющую броню, обступили постель мальчика так тесно, что между их крыльев не прорвался бы ни один клык, ни одно рыло, а подушка была такой мягкой и ласковой, как будто ее усеял пух из этих крыльев.

Теперь, в пещере, выдолбленной в камне, эти мысли вновь овладели им. Казалось, тишина обняла его своими крыльями, укрывая от мира и наполняющего его зла. Он никогда не испытывал беспокойства или раздражения. Напротив, он любил свои долгие, ничем не заполненные дни, один похожий на другой, как жемчужины в хорошо подобранных бусах. Более всего ему нравилось, что теперь у него достаточно времени, чтобы заниматься спасением своей души. За свою душу он беспокоился с тех пор, как через город прошла толпа флагеллантов[2], выставляя напоказ свои изнуренные, исполосованные тела. Они призывали людей оставить удобные одежды и изысканную пищу, радости брака, заботы о приумножении богатств, танцы и развлечения, а думать лишь о том, как избегнуть когтей дьявола и огромной огненной бездны преисподней. Много дней видение огненной бездны не покидало мальчика, маячило на краю сознания, подобно видению горящего города на краю большой равнины. Оказывается, его окружало множество ловушек, которых следовало избегать; так много вещей, на вид безобидных, оказались порочны. Разве мог разобраться в этом маленький мальчик? Он не смел думать ни о чем другом. И бойня, от которой он бежал, воплотила то кровавое видение, придала ему форму и наполнение. Ад — вот такой, только в миллион миллионов раз хуже. Теперь он знал, как выглядит плоть, когда дьявольские клещи разрывают ее на части, как звучат крики грешников, как пахнут тела, поджариваемые на огне. Разве мог христианин после этого хоть на миг отвлечься от бесконечного сражения за то, чтобы оказаться в безопасности, когда на землю обрушится великий гнев Господень?

Постепенно ужас прошел, уступив место спокойной радости от постоянного следования праведному пути. Здесь ему не приходилось видеть зло, и в благословенном одиночестве своей новой жизни он все больше сосредотачивался на красоте святости. Он стремился быть хорошим человеком, жить в любви и сострадании к ближним, но как это сделать иначе, чем бежать от них подальше?

На первых порах ему жилось тяжело, потому что зимой было трудно найти пропитание,