Ханна - Кэтрин Ласки

Отец твой спит на дне морском,

Он тиною затянут,

И станет плоть его песком,

Кораллом кости станут.

Он не исчезнет, будет он.

Лишь в дивной форме воплощён.

Чу! Слышен похоронный звон!

Уильям Шекспир, «Буря»[1]

Некоторым в море становится дурно. Когда неторопливые волны прокатываются под кораблём, их начинает мутить от качки. Но Ханна Альбери даже не могла себе представить, как это. Ей делалось дурно на земле. А однажды стало настолько плохо, что она едва не умерла.

Она ни за что не уехала бы прочь от моря, если бы не мисс Прингль из сиротского приюта — Бостонского Дома юных странниц. До чего же Ханна ненавидела эту женщину и её тонкий пронзительный голос, колющий как иголка!

Странная болезнь началась у Ханны в «день продвижения». Так в Доме юных странниц называли день, когда девочкам, достигшим четырнадцатилетнего возраста, сообщали, куда их отправят из приюта. Это было что-то среднее между торжественным окончанием учёбы и изгнанием. Считалось, что в четырнадцать лет девочки уже слишком взрослые, чтобы жить за счёт пожертвований, и должны сами зарабатывать себе на хлеб. Ханне и ещё двенадцати воспитанницам исполнилось четырнадцать ещё в прошлом году, но тогда из-за эпидемии скарлатины их не могли никуда отослать, и решение их участи отложили на год. Эпидемия прошла, и теперь настало время покинуть приют.

Пятнадцатилетние девочки ждали своей очереди вместе с теми, кому в этом году исполнилось четырнадцать. Мисс Прингль вызывала их по одной к себе в кабинет и сообщала, что их ждёт.

Воспитанницы сидели в ряд по алфавиту. Ханна была в очереди третья, перед ней — Люси Аббот и Тилли Адамс. Все девочки взволнованно перешёптывались, только Ханна сидела молча, она вообще очень часто молчала.

Вплоть до последнего дня в приюте воспитанницы предавались мечтам о том, как откроется их истинное происхождение и выяснится, что они стали сиротами лишь по вине роковой случайности или жестокой насмешки судьбы. В своих фантазиях каждая видела себя дочерью богатых родителей. А Сэди Кроуфорд, например, и вовсе считала, что она королевской крови. Сэди утверждала, что её родная мать была не то французской, не то русской княжной. А в «день продвижения» девочки начинали мечтать о том, как займут достойное их место.

— Вот увидишь, Бесси, — сказала Сэди, которая шла в списке сразу после Ханны. — Вот увидишь: если меня отправят в какой-нибудь благородный дом на Коммонуэлт-авеню, там все сразу заметят, что я необычайно утончённая. А если у хозяев будет сын, он наверняка в меня влюбится, и тогда я смогу отыскать мою настоящую мать, потому что у него хватит денег на то, чтобы помогать мне в поисках, и…

— Сэди, а помнишь Марту Гилмор? — перебила её Бесси, погружённая в собственные фантазии. — Так вот, Марту же взяли в шляпную мастерскую на Вашингтон-стрит, и в один прекрасный день — ей как раз исполнилось восемнадцать — туда пришёл джентльмен за шляпой для своей жены, и знаешь что?

— Что? — спросила Сэди.

— Влюбился в Марту с первого взгляда, развёлся с женой и женился на ней. Увидел, какая она красавица, какие у неё изящные манеры, и не устоял. Он сразу понял, что Марта не простая шляпница.

— Развёлся? — ахнула Сэди. — Ах, мне такого вовсе не нужно, ведь короли не разводятся. — Она повернулась к Ханне. — А ты как думаешь, Ханна?

Девочки на другом конце ряда захихикали.

— Почему ты спрашиваешь Ханну? — шепнул кто-то.

«В самом деле, почему?» — подумала Ханна. Она не участвовала в излюбленном развлечении воспитанниц. Это им фантазии о другой жизни давали силы и надежду на будущее. А Ханна была не склонна мечтать.

Тут из кабинета мисс Прингль вышла Люси Аббот. Она сияла от счастья.

Миниатюрная Корнелия Эллис вскочила со стула.

— Куда тебя отправляют?

— Для меня есть место судомойки в том модном ресторане для джентльменов на Винтер-стрит. Если буду хорошо справляться, меня могут перевести в гардероб. Ну, знаете, где гости сдают шляпы и пальто.

— Шляпы! Вот ответ! Шляпы! — воскликнула Бесси. — Что я вам рассказывала про Марту Гилмор?! Ах, Люси, вот и начало положено! Ты же всегда говорила: тебе кажется, что твой отец — настоящий бостонец!

— Да, да, и, наверное, знатный. Может быть, торговец шерстью, — кивнула Люси.

— А где ещё встретить такого джентльмена, как не в модном ресторане?

Ханна откинулась на спинку стула. Её никогда не занимали подобные мысли и мечты о родителях — знатных, незнатных, каких угодно. Девочке казалось невероятным, чтобы у неё обнаружились какие бы то ни было родственники. Ханна не представляла даже, на какое место может надеяться, и когда Тилли Адамс скрылась за дверью кабинета мисс Прингль, у неё чуть-чуть засосало под ложечкой от волнения. Она следующая. Но неужели так важно, куда попадёшь?

Однако меньше чем через десять минут ошеломлённая Ханна, стоя перед мисс Прингль, сама удивлялась: как только ей хватило глупости думать, будто это неважно?

— Правила есть правила. — Мисс Прингль сидела за столом очень прямо, будто аршин проглотила, и перебирала бумаги, очевидно касавшиеся Ханны. — Попечительский совет приюта имеет особое предписание относительно детей, которые по достижении четырнадцатилетнего возраста не оказались пригодны к работе по дому. А ты к ней, Ханна, без сомнений, непригодна. Отправить тебя служить в достойную бостонскую семью было бы так же неподобающе, — мисс Прингль выговаривала это слово так, будто сдабривала каждый слог толикой яда, — как обрядить корову в платье!

— А в лавку или…

— Не перебивай. К работе в лавке ты пригодна не более, чем к службе в доме.

— Почему? — выпалила Ханна.

Мисс Прингль поджала губы и смерила девочку взглядом, словно прикидывала, какую же из причин назвать первой?

— Я умею читать и писать лучше, чем многие другие воспитанницы, — сказала Ханна, сдерживая дрожь в голосе. У неё перед глазами всё поплыло.

— И поэтому ты, очевидно, надеешься на место стенографистки либо секретаря?

— Может быть, — тихо ответила девочка, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало не очень дерзко.

— Никаких «может быть». Это совершенно невозможно! Прежде всего, для такой работы ты слишком молода. Кроме того, хотя ты и знаешь грамоту, в остальном ты довольно неуклюжа. Это ведь неприемлемо, если ты в приличном бостонском доме будешь проливать на господ суп и разобьёшь им весь веджвуд. — Ханна не знала, что такое веджвуд, но подумала, что не так уж часто она роняет тарелки и проливает суп. — Поэтому больше никаких разговоров. Попечительский совет постановил, что воспитанницу, для которой не удалось найти место в Бостоне, следует отправить сиротским поездом.