Познавший кровь - Кирилл Алейников

И жить хорошо, и жизнь хороша!

В. Высоцкий.

— Э-э-эх!

Я потянулся так сильно, как только мог. Что может быть лучше пятницы, конца рабочей недели? Предвкушаешь выходные, отдых во всех его формах и проявлениях, веселье и расслабуху. Хочется даже задержаться на работе еще на полчасика, чтобы оттянуть наступление долгожданного, столь желанного в течение пяти долгих дней уик-энда. Не глуп был тот человек, который придумал пятидневную рабочую неделю и два выходных: вроде бы и не устал особенно, зато уже хочется немного отвлечься от рутинных обязанностей и, предоставив себя же самому себе, своему воображению и кошельку, провести наступившие выходные с максимальной пользой — в таком распорядке чувствуется хорошая балансировка между работой и отдыхом.

Я, во всяком случае, собирался сделать это именно так. Пусть кошель мой не набит под завязку хрустящими бумажками, но кое-что там пока еще хрустит.

— Ладно, Макс, бросай свои дела! Пора домой! — весело сказал я своему сослуживцу и другу, который сидел в противоположной части офиса, у окна.

— Не, я поработаю еще немного, — махнул он рукой. — Как раз доделываю заказ. Лучше сегодня его сделать и в понедельник с утра сдать, чем потом снова возвращаться к нему. Не люблю, знаешь ли, откладывать почти готовые проекты.

Я пожал плечами, но был согласен с коллегой. Сняв с вешалки куртку, я спросил:

— Мы сегодня собирались в клуб, помнишь?

Макс уже погрузился в доработку проекта, потому что, подняв на меня глаза, пару секунд не мог понять, о чем я толкую.

— Что говоришь? Клуб? Ах, точно! Я заеду за тобой в половине одиннадцатого!

— Добро!

Я вышел из офиса, попрощался с встреченным в коридоре Егором — начальником нашего отдела — и спустился по лестнице на улицу.

Погода была как нельзя подстать моему настроению: не по осеннему теплое солнышко ярко полыхало на идеально голубом небосводе, тротуары искрились чистотой и люди, бредущие по ним, казались счастливыми. Чуть уловимый ветерок пригонял с берега запахи шашлыков и прочей снеди, которую с фанатичным упорством и в невероятных количествах готовят лица самых разнообразных национальностей для посетителей открытых кафе.

Минут пятнадцать я простоял на остановке в ожидании своего автобуса. Когда мое терпение было вознаграждено, я занял удобное местечко у окна и, тихо напевая популярный мотивчик, добрался до спальных районов и, в конечном счете, — до своего дома.

Ровно в половине одиннадцатого запиликал мобильник — звонил Макс. Он оказался пунктуальным, чего нельзя было сказать, когда он практически ежедневно опаздывал на работу. Ну, работа — это ведь не отдых. На нее можно и опоздать. Я критически осмотрел себя в зеркало: белая футболка с короткими рукавами и витиеватыми «рунными» узорами на плечах, джинсы на коричневом ремне, вычищенные до блеска туфли… Осмотром я остался доволен. Заперев дверь, я спустился пешком и сел в машину.

Макс водил неплохо, хотя автомобиль ему не принадлежал. Когда возникала необходимость, он брал автомобиль у своего знакомого — тот постоянно пропадал на работе и редко отказывал, потому что «колеса» как таковые были ему не нужны.

— Как, говоришь, называется тот клуб? — спросил я, прикурив сигарету.

— «Носферату».

— Странно, я никогда о нем не слышал.

— Ну даешь! Это один из самых лучших клубов города! Я думаю даже, что это самое лучшее место, куда стоит пойти.

— Только название какое-то… странное, — заметил я.

— Зато звучное! — хмыкнул Макс. — Поверь мне, приятель, нам скучать не придется!

Мы плутали по вечерним улицам довольно приличное время, пока искали «Носферату». В отличие от прочих ночных клубов города, это заведение расположилось где-то в гуще домов, позади шумных проспектов и ярких витрин круглосуточных магазинов. Но когда мы все-таки нашли клуб, я был, честно сказать, немного ошеломлен.

Огромная коробка предстала перед нами за очередным поворотом. Фасад сверкал черным мрамором и хромированными трубами, подсвеченными стальными колоннами и мерцающими вспышками. Все было выдержано в ультрасовременном стиле, и даже исполинская летучая мышь с мордой, до крайности уродливой, раскинувшая перепончатые крылья над фасадом, казалась необходимым атрибутом отделки. Парковочная площадка перед клубом была под завязку забита самыми разными автомобилями, так что максу пришлось парковать свою «девятку» в ближайшем дворе.

На входе в здание нас проводили взглядом двое охранников в черных пиджаках. Впрочем, их взгляды ничего не выражали. Вестибюль явился продолжением того ультрамодерна, который был снаружи, и я внутренне согласился с Максом — этот клуб и впрямь был неплох. И почему я никогда не слышал о нём?

Билеты мы приобрели без проблем и сразу же поспешили к танцплощадке, откуда рвались до предела агрессивные, преимущественно низкие частоты музыки двадцать первого века — музыки, которую вряд ли поймут Моцарт, Чайковский, Бах, Глинка и все прочие меломаны древности, протяни они до наших дней. Но что говорить о предках, если даже некоторые современники не в силах понять и оценить всю глубину эмоций, которые заложены в эти басы? И какая разница, что эти эмоции по большей части и не эмоции вовсе, а скорее животные инстинкты: агрессия, безумное ликование, хаос… Индустриальное общество вынуждено быть агрессивным, рыночная экономика подстрекает эту агрессию, реалия «сколько людей, столько и мнений» добавляет солидную часть хаоса и анархии. И всё это, по-моему, как нельзя лучше отображено в современной танцевальной музыке, но не той, какую с фанатичным упорством крутят форматные радиостанции. Нет, такая музыка бездарна и безэмоциональна, она лишена и смысла, и долгой жизни. Настоящая музыка двадцать первого века звучит в ночных клубах, на рэйв-вечеринках, в салонах спортивных автомобилей и в плеерах настоящих ценителей.

О, двадцать первый век, думал я, когда окунулся в море беснующихся человеческих тел. О, двадцать первый век, ты лучший из веков! А мир, в котором нам суждено скоротать время от рождения до смерти — лучший, пожалуй, из миров.

Ты откроешь глаза,

Ты увидишь нас

И станешь таким

Уже через час…

С. Галанин и Михей

Я открыл глаза, и тут же свет от окна заставил меня поморщиться и вновь их закрыть. Черт, неужто солнце взорвалось, превратилось в большого красного гиганта и теперь закрывает собой все небо? Разогнав цветные круги, метающиеся в сумрачном пространстве, я снова попытался открыть глаза, но на этот раз — осторожно. Когда я приподнял голову, то обнаружил, что едва ли доживу до конца текущей минуты, потому что голова загудела как тысяча тепловозов, а под черепом возникло давление, на порядок превышающее то, что образуется под металлической оболочкой ядерной бомбы в момент взрыва.