Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

Буквально несколько слов от автора.

Для меня эта книга была сложной, хотя бы потому, что тема денег как-то не вполне сказочна в моем понимании сказок. Однако же идея донимала, и тут уж оставалось или пойти за ней, даже сильно сомневаясь – тропка-то кривая и незнакомая – или сдаться. Я решила, что идти лучше, чем отказаться от похода. Так что приглашаю на прогулку, и прошу понять: это не академическое исследование природы денег, а очень и очень субъективный взгляд на них из сказки.

Еще один важный для меня вопрос, требующий пояснения: почему книг две? Да, идея сквозная, повествование тоже. Но стиль и ритм – разные. Первая книга содержит легенды, сопровождающие все главы. Без них – а сперва их в плане книги не было, честно признаюсь – было как-то неволшебно.

Вторая книга легенд уже не содержит. На их месте между главами – отдельная, разбитая на череду рассказов, история одной короткой жизни и тех немалых и очень длинных во времени последствий, которые за ней тянутся через сюжет основной книги в том числе.

И легенды первой книги, и истории в рассказах, нанизанные на сюжет второй, можно читать, нарушая порядок глав. Хотя были приложены усилия для совмещения сюжета и этих включений. Но – односторонние: для основного текста важно, чтобы та или иная легенда или хроника была именно рядом со «своей» главой. А вот для легенд это не важно. Они самодостаточны. Хотя в дальнейшем на них будут ссылки во второй книге, обещаю.

Итак, добро пожаловать в любимый автором период паровозов, газовых фонарей и бумажной прессы!

Далеко-далеко, может и вне пределов мира, наметился низкий дрожащий звук. Он проник в сознание, заставил к себе прислушиваться – и постепенно сделался ярче, будто прорисованный красками по карандашному наброску. Звук клокотал, рвался из небытия, тащил за собой новые впечатления – зримые: гусеницу поезда, посаженную на толстый поводок дыма. Чуть погодя добавились ощущения, н сей раз – дрожь сонной земли, словно бы испуганной бесцеремонным вторжением.

Железная гусеница наползала, пожирала покой раннего утра, птичий шум, благодать безлюдья. В утробе вагонов бурлила суета: пассажиры пили чай и перекладывали вещи, ссорились и мирились, вели учет своим и чужим делам… Непокой множеством колючих взглядов пёр вовне, но расползтись широко не мог: еще в столице железная гусеница проглотила пассажиров с грузом их дел и безделья – и теперь крепко удерживала в челюстях вагонных дверей, чтобы отрыгнуть в другом большом городе.

Поезд приближался. А я – одинокий наблюдатель – стояла у насыпи, вне чужой суеты… Дрожь земли делалась сильнее, ритмичнее. Грохот закладывал уши. Вот накатила волна пара, обдала запахом гари!.. И остыла, осела в душе неожиданной отрешенностью.

Мое настроение годно поздней осени, но никак не нынешней дружной весне. Думаю, гуси с подрезанными крыльями ощущают что-то схожее, когда слышат гомон перелетных: родной двор вдруг делается тесен и сер. Я не гусь, огромный мир вне города – не птичий двор, но прямо теперь я рвусь надвое. Не очень любя город, я принадлежу ему… но нахожусь вне привычного мира. Я на незримой границе суеты – и покоя.

Покой – вон он, рукой подать: лес у горизонта, поле до самой насыпи и игрушечный замок-вокзальчик с единственным обитателем, станционным смотрителем. Уже послезавтра наползут телеги, набегут приказчики, сгрудятся муравьиной колонией работники. Все вместе они возьмутся лепить летние павильоны, платформу… В считанные дни городской мир отхватит у лесного сочный кусок, чтобы прожевать зелень луга – и выплюнуть лишь сморщенную шкурку. Я знаю, бывала здесь поздней осенью, и всюду окрест видела изломанные доски, сор…

Но сейчас весна. Близ путей, у края не построенной пока платформы, на свежевкопанных столбах, вчера укрепили вывеску «станция Луговая». Её обновляют ежегодно. В этот раз название вырезано в цельном спиле дубового ствола, в прошлом сезоне его отлили из чугуна. А в позапрошлом? Кажется, был сине-белый фаянсовый узор.

К холодам древесина вывески заветреет, рассохнется. Краска, если вывеску покроют ею, облезет. Но никто не заметит, не огорчится: зимой поезда мчат мимо. Лишь единожды в неделю старый паровозик с парой вагончиков замирает перед заиндевевшим вокзалом, сипло оповестив смотрителя о доставке почты и случайных гостей…

Название «Луговая» не зря звучит по-летнему праздно. Здесь всё принадлежит отдыху и роскоши. Вокруг – земли, цена которых ничего не значит: войти в элиту только с деньгами нельзя, требуются престиж и признание, а то и другое передается по наследству или выделяется как привилегия. Амбиции пропитывают и отравляют чистейший воздух этих мест. Природа становится лишь их обрамлением – каскадные озера, реликтовый лес, живописные холмы. Все это входит в состав богатейших имений или объявлено охраняемым лесным ведомством страны.