Вернуться по следам - Глория Му

Автор предупреждает, что все события и герои вымышлены.

Любое совпадение с реальной жизнью – случайность.

Как залетела моя мама – не знаю. Я не о технической стороне вопроса, тут все ясно, я о том, что рожать ей было никак нельзя (порок сердца) и как они с папенькой не уследили за этим шустрым сперматозоидом – неизвестно. Почему она не сделала аборт – тоже остается загадкой. Маменька была врачом. И папенька был врачом. И все их друзья были врачами. И друзья их друзей. Проблем бы не было.

Но вот – решили рискнуть.

Мало того – папенька, воспользовавшись безответностью беременной женщины, утащил ее из столиц в какую-то немыслимую глушь, где ему, папеньке, предложили место главврача и уездную больничку в виде кучи мусора.

Разные люди на протяжении всей папиной жизни задавали ему один и тот же вопрос: в своем ли он уме?

Вот и в этот раз не обошлось. Ну сами подумайте: вместо того чтобы давать взятки, искать хороший роддом, обольщать профессуру, он увозит больную жену к черту на рога, где из всех доступных медицинских услуг – только он сам. Но папа знал, что делал.

Он посадил маму в большой кирпичный дом на большую арабскую кровать, которую выиграл в карты (да, папенька был не просто долбанутым – он был долбанутым покерным), выписал из далеких краев мамину польскую родственницу, чтоб приглядывала, а сам принялся отстраивать больничку.

Через девять месяцев там было лучшее оборудование, которое только можно было найти, и лучший штат врачей – таких, знаете, молодых львов, которых папенька сманивал откуда только мог, обещая, что «будут деньги, будет работа, только славы не будет – будем сидеть тихо, как мыши, чтобы эти не лезли».

«Эти» – у папы так называлась советская власть, которую он сильно не любил. Воевать с «этими» не имел ни времени, ни желания, поэтому решил просто спрятаться подальше.

Итак, рождение героя. Ну что сказать? Роды были ужасными. Маменька чуть не отдала Богу душу, ребенка спасли чудом (слава молодым львам). Не знаю, почему ей не сделали кесарево, роды продолжались много часов, а результат мог быть и получше. Я родилась слишком маленькой, синей и, что со мной ни делали, лет до пяти упорно ползла к могиле.

Но папенька был упертым, поэтому разработал целую методу по дальнейшему вычухиванию меня и маменьки. С мамой дело заладилось, а со мной вот пришлось повозиться.

Папенька баронствовал в невеликой украинской деревеньке, и тамошние места славились бабками-знахарками. Папа ездил, знакомился, проявлял уважение – и они таки делились опытом. Устоять было невозможно, его всегда бабы любили, всех возрастов. Очень высокий, за два метра ростом, черноглазый, веселый – ну как такому откажешь? Бабки спрашивали: «А чего ж ребенка не везешь?» А он отвечал: «Я сам, вы только научите».

Как видите, у него получилось. Я все еще здесь.

Но папенька не забывал и о деле. За два года его больничка поимела славу и в окрестностях, и в ближайшей столице. Потянулись люди. А он был не только «золотые руки» и «золотая голова», он был неплохим дельцом, мой папенька, и деньги зарабатывать любил и умел.

Денег надо было много: молодым львам, чтобы не разбежались; больнице, чтобы не развалилась; любимой жене, чтобы не скучала, и самому папеньке – на его маленькие слабости. Маленьких слабостей хватало: карты, книги, бабы, оружие, красивые вещи, охота. Собаки, да.

Я уже говорила? У моего папы было пятнадцать собак.

Будучи не только долбанутым картежником, но и долбанутым охотником, он держал три смычка гончих (это шесть голов, если вдруг кто не знает). Как кого звали – не помню и породу точно не назову. Мне кажется, что русские – рыженькие такие, с серыми жопками. Гончие – смешные собаки, сами разговорчивые и любят, чтобы с ними поговорили.

Папенька почти не спускал меня с рук, когда не был занят на работе (бабки насоветовали, мол, ты свою дохлость при себе держи, грей, тогда, может, и не помрет), поэтому кормить собак, натаскивать собак – это все было со мной.

Гончие жили в большом вольере, и папа заходил туда с двумя ведрами в одной руке и со мной – в другой. Меня он сажал на солому, а сам вываливал корм в корыто – собаки орали, толкались, даже пытались драться, было весело.

Папа никогда не пользовался арапником – только голосом. Был у него такой фокус, мне и самой потом пригодился.

Как-то раз собаки вырвались из вольера и устроили жуткую драку во дворе (помним, да, что было еще девять, кроме этих). Побоище было страшное – тут же куры еще да гуси, визг, рык.

Папенька (со мной на руках, как водится) вломился в эту кучу и заорал (а голос у него вполне росту соответствовал): «Сидеть!!!»

И сразу начался тихий такой сракопад – собачки загупали задницами об землю и умильно посмотрели на папу – что, мол, кричишь? Вот, мы уже сидим все.

Кстати, и вам советую, если вдруг собака неуправляемая, оставьте все эти «ко мне» и «фу». Собаки довольно быстро соображают, что к чему. А вот если хорошо натаскать хитрую тварь на «сидеть» – все, она у вас в лапах. «Будет сидеть. Ясказал». Только не торопитесь. Сначала добейтесь, чтобы эта команда выполнялась безукоризненно, а потом уж пускайте ее в ход.

Да, про гончих. После кормежки мы все шли гулять в ближайший прилесок – папе не хватало рук, поэтому меня он сажал в рюкзак, а псов вел на сворках.

«Собаке надо бегать», – говорил папа. А еще: «Суки лучше кобелей, они хладнокровные и управляемые». А еще: «Никогда не лезь к собаке, когда она ест».

Было два кобеля и четыре суки. Время от времени они рожали еще гончих, а так как все папины собаки (ну, почти все) были голубых кровей, то, распродав пару пометов, папенька отправлял маменьку в Болгарию – отдохнуть и развеяться.

Дальше. В доме жила пара вельштерьеров – редкие тогда собаки, – кобель и сука. Ну, вы понимаете. Когда они рожали новых вельштерьеров, папенька их продавал, и…

Из норных была еще фокстерьер Адочка – тихая такая сучка, любила в шкафу сидеть. Бывало, что и запирали ее там, и она весь день развлекалась, прогрызая ходы в куче ватных одеял. Шкаф откроешь – а там Адочка, вся в вате, как Снегурочка.

Был еще легаш, курцхаар Ангел. Головастый, забавный, очень умный. Вообще легавые – странные собаки. Вот вроде бы впечатлительные, внимательные к миру, умные, интеллигентные псы. Соображают как никто. А все же гопники – и морда в крови и перьях, и говно жрут, и чувство юмора – так себе. Я иногда думаю, что сама чем-то похожа на них – вот вроде две «вышки», и лицо такое обманчиво-интеллигентное, и умею быть оскорбительно-вежливой. А на самом деле люблю тяжелую работу, жареное мясо и поржать. А матом-то…

Я опять отвлеклась, а список кораблей всего-то до середины. Продолжим.