Бред какой-то! - Шурд Кёйпер

10 июля, пятница, 13:45

Если быть уродиной вроде меня, можно здорово повеселиться. Никому до тебя и дела нет. В смысле, никто не следит за тобой без конца влюбленным взглядом. Так что если хочешь, вставай и уходи – никто не заметит. Если и хватятся, то через час, а то и побольше: «И куда это Салли Мо подевалась?» А за час можно много чего успеть. Ограбить банк. Или убить человека. А люди скажут: «Ну нет, это точно не Салли Мо, она же все время сидела тут со своей книжкой. Так ведь?»

Правда, этим преимуществом я еще ни разу не воспользовалась, потому что до 13 часов 32 минут сегодняшнего дня только и делала, что читала. Научилась в три года, а до того делала вид, будто умею. Стоило родителям один раз прочитать мне книжку вслух, как я уже знала ее наизусть. А когда ты произносишь текст по памяти и в нужном месте перелистываешь страницу, все думают, что ты и правда читаешь. Если, конечно, до тебя кому-то есть дело. Но для взрослых уродские младенцы еще хуже уродских тинейджеров. Уродских младенцев вообще не должно быть. Вот взрослые и делают вид, будто тебя не существует. Да и вообще, все всегда только делают вид. Никогда не понятно, что люди думают на самом деле. Понятно бывает только в книгах. Эту мысль я еще поясню попозже. Десять лет подряд я только читала, целыми днями. Никто мне не мешал, никто не спрашивал, не хочу ли я поцеловаться у живой изгороди или искупаться на закате, «наедине, вдвоем». Никто не звал меня сниматься в кино.

Все, хватит!

Так вот.

Я пишу лучшую в мире книгу. В ней сначала идут приключения, потом немножко моих размышлений – и так далее. Всем должно быть настолько интересно узнать, что дальше, что и мои идеи они волей-неволей проглотят. Только нельзя сразу рассказывать, кто есть кто из героев, кто у них отец и мать, чтобы не получилось как в Библии. А Библию даже я не осилила.

Мы с мамой добрались до места, как всегда, первыми. Отправились на десятичасовом пароме, так что в полдвенадцатого уже были на острове, в двенадцать дошли до кемпинга, а к половине первого поставили палатки. Мы с мамой спим в разных палатках. Не потому, что мне так хочется, а потому, что ей нужна свобода делать что угодно, тем более в отпуске. Это ее слова. Дедушка Давид говорил: «Свобода – это когда сидишь в поезде с билетом в кармане». Но мама считает, что свобода – это когда она в отпуске целями днями ищет мне нового отца. Так она это называет: искать нового отца для Салли Мо. Если находит – проверяет, хорош он или нет. Этим она и занимается у себя в палатке. А я могу только помешать. Я ее понимаю. Но ненавижу эти проверки. Хоть и привыкла к ним. В общем, потому мы и спешим попасть в кемпинг первыми. Чтобы был выбор.

Мама уже поставила белое вино в походный холодильник, а я дочитывала последние страницы «Гамлета», когда из-за деревьев показались Дилан с его мамой.

– Вот и они! – громко воскликнула моя мама. – Отлично, да, Салли Мо?

– Здорово, – сказала я.

И соврала второй раз за день.

– Ну как, уже присмотрела какую-нибудь крепкую попку? – спросила мама Дилана.

Они кинулись обниматься и так крепко стиснули друг друга, что я испугалась, как бы сиськи у них не выдавились со спины. А что, удобно. Если дочка у тебя такая уродина, что глаза б твои не глядели, можно и не смотреть, пока кормишь ее грудью. Мама Дилана и сейчас на меня ноль внимания. Зато Дилан мне подмигнул. Он единственный знает, что я существую. Но держит это в тайне.

– Все в порядке, Салли Мо?

– Все отлично, Дилан!

Ну вот, соврала в третий раз. Теперь мне три месяца нельзя читать книг. Бред какой-то.

Попозже я еще напишу, как умер дедушка Давид, а потом его кот. Когда они умерли, меня отправили к психиатру – считали, что я слишком странно себя вела, и боялись, как бы я полностью «не утратила связь с реальностью». Я ходила к нему каждую неделю. К Блуму. Это его фамилия. К доктору Блуму. Побывала у него двенадцать раз.

И вот вчера он сказал:

– Салли Мо, ты едешь на каникулы, и давай-ка ты на время перестанешь читать. Три месяца выдержишь? Попробуй жить отдельно от книг. Смотри вокруг себя, размышляй о том, что видишь. Когда человек читает, он думает чужой головой, а тебе уже пора думать своей. И старайся искать возвышенные моменты. Давай договоримся: три таких момента – и сможешь снова взяться за книги, не выжидая трех месяцев.

Мы с ним, с доктором Блумом, часто беседовали о возвышенном. Древние философы видели это самое возвышенное в неукротимых силах природы: грозе, землетрясениях, двойных радугах, водопадах, извержениях вулканов – во всем, от чего ты чувствуешь себя более живым, чем прежде. Снег тоже считается. «Но такое может случиться и когда просто идешь по дамбе, – говорил доктор Блум. – Слева земля, справа вода, над ней солнце встает из тумана, и в какой-то миг мир становится совершенным». «Как будто Вселенная уместилась у тебя в голове, – сказала я, – а может, в сердце. Или наоборот: как будто заполняешь собой Вселенную. Как будто все, что есть на свете, – это ты». – «Рад, что ты меня понимаешь, Салли Мо. По-моему, возвышенное – это тот миг, когда ты счастлив, что родился на свет». Да, доктор Блум – не какое-то там трепло, мне с ним повезло.

– В твоей жизни было что-нибудь возвышенное, Салли Мо?

– В настоящей жизни? – переспросила я.

Он кивнул. И я вспомнила. Как несколько лет назад мы были здесь в кемпинге, и шел дождь, и все сидели по палаткам или были в столовой, или пошли в музей вынесенных морем сокровищ, а я сидела одна на краю бассейна, и тут с дерева слетел листок и, кружась, приземлился на воду.

– Приземлился – в данном случае дурацкое слово, – сказала я.

– Неважно, – ответил доктор Блум.

– Так вот, – продолжала я, – листок упал прямо как надо. Не могу точно объяснить, что это значит. Но когда листок упал прямо как надо, то и все в мире стало прямо как надо. Я была совершенно счастлива.

И тут я заплакала. Из-за листка, упавшего на воду в бассейне. В кемпинге. Ну и бред. Доктор Блум тоже повел себя прямо как надо. Встал, подошел к окну и стал смотреть на улицу. Выжидал, пока мне захочется продолжить разговор.

– Все, уже прошло, – сказала я через несколько минут.