Непрощенные - Андрей Муравьев

Башня «Тигра», отчетливо видимая в телескопический прицел, медленно повернулась вправо, затем – влево, после чего замерла. Длинная «оглобля» 88-миллиметровой пушки с дульным тормозом на конце плавно поползла вниз.

«Он же меня крестит… Сейчас!»

– Понеделин, мать твою! Чего ждешь? Стреляй!

Никто не отозвался. Похолодев пришедшим в один миг озарением, я осознал, что ни Понеделина, ни кого другого в танке нет. Я один в башне, сижу на месте наводчика и растерянно смотрю, как «Тигр» не торопясь выцеливает мой танк. Твою ж мать!

Схватился за рукоятки и нажал кнопку. Загудел мотор электромеханического привода, и башня медленно (слишком медленно!) стала поворачиваться. Сетка прицела поймала угловатый силуэт немца и замерла. Теперь опустить ствол… Мы его тоже «перекрестим».

Набалдашник дульного тормоза «Тигра» остановился и замер. Все. Я опоздал. Подкалиберный снаряд 88-миллиметровой пушки «Тигра» пробьет лобовую броню Т-62 – ему это по силам. Вольфрамовый сердечник снаряда и сорванные им осколки брони стальным безжалостным вихрем прочешут внутреннее пространство танка, разрывая на куски мягкую человеческую плоть. Мою плоть…

В отчаянии я надавил кнопку спуска: прицельного выстрела не получится, так хоть ослеплю вспышкой. Пушка молчала. «Забыл зарядить!»

– А-а-а!

Ослепительно-белое пламя, вспыхнувшее на конце ствола «Тигра», закрыло поле обзора. Удар! Я содрогнулся всем телом – и проснулся. Твою мать!..

Некоторое время лежал, ощущая, как стынет на теле горячий пот. Опять этот сон! Почему? Откуда «Тигр»?.. В жизни нашим танкам никогда не встретиться, а мне не сидеть в башне Т-62 – даже если случится война. Судимого в армию не возьмут – даже в штрафную роту…

Прислушался. В казарме отряда царил полумрак – до подъема не скоро. В отдалении кто-то смачно похрапывал, сосед наверху повернулся, что-то пробормотал во сне и затих. Я никого не разбудил своим криком. Вот и славно. Улегся на правый бок и закрыл глаза. Сознание медленно затухало. «Пусть снова будет «Тигр»! – промелькнула мысль. – В этот раз я успею. Непременно!»

Тьма…

– Вы признаете себя виновным? Несколько слов… Пожалуйста!

В лицо тычут микрофонами, над головой нависают телекамеры, самые настырные из журналистов даже пробуют оттеснить конвой. Я молчу и просто шагаю от автозака в толпу. Волна борзописцев отшатывается, оставив узкий проход к дверям. Иду быстро, хотя после раскаленной солнцем металлической будки автозака хочется подышать.

За изгородью что-то орут бесноватые тетки в платках. Там мелькают плакаты, шумят мегафонами милиционеры, гудит народ. И это только первый день. Что будет дальше? Там-па-рарам. Выпить бы! Только кто ж даст? Эх!..

Зал переполнен, стоят даже в проходах. Судья кашляет и сморкается: он простужен. Где сумел? Лето в разгаре.

– Подсудимый, назовите себя!

– Вигура Олег Юрьевич.

– Последнее место службы?

– Командир роты гвардейского танкового полка.

– Воинское звание?

– Капитан.

Судья разбирается с другими участниками процесса и приступает к обвинительному заключению. Публика внимает: многочисленные земляки и родственники убитой, журналисты и просто любопытные – немногие допущенные в переполненный зал. Судья все читает, голос его звучит монотонно, и я забываюсь.

– …Признаете себя виновным?

Это мне. Все замирают. Десятки взоров: любопытных, участливых, ненавидящих сфокусированы на моем лице. Они жгут щеки.

– Да.

– Дайте, пожалуйста, развернутый ответ.

– Я признаю.

Всеобщий вздох и шелест: будто ветром обдуло осину. Адвокат кивает, губы его шевелятся: «Продолжай! Как договаривались!» Судья приходит на помощь.

– Вы раскаиваетесь?

Молчу. Пауза затянулась. Адвокат хмурится. Оговоренный до мелочей сценарий забуксовал. «Ну же, скажи «Да!» Ведь объяснили?!» – Судья ждет своей реплики в заочно отрепетированном спектакле.

– Подсудимый, вы раскаиваетесь? – не выдерживает он.

– Да…

* * *

Это случилось весной. По раскисшим от слякоти весенним дорогам Чечни рота выдвинулась к селению, где, по сведениям разведки, засел отряд боевиков. Их требовалось выкурить и, по возможности, уничтожить. Операцию поручили батальону мотострелков, усиленному ротой танков. Выкурить не получилось. Или разведка лопухнулась, или боевики оказались проворнее нас, но в селении их не оказалось. Мы разместились лагерем за околицей и стали ждать. С приказом на отход медлили. Боевики, скорее всего, болтались неподалеку, в штабе опасались их прорыва. Широкомасштабная армейская операция на Кавказе сворачивалась. Бандитов загнали в горы, где методично добивали авиацией. Армия держала периметр, не позволяя ичкерийцам выйти на равнину. Необходимость в крупных соединениях федералов отпала. Части раздербанили, рассовав поротно и батальонно на опасные направления, строго-настрого наказав бдить. Мы и бдили… То есть пили, конечно, но и по сторонам посматривали… На душе у всех было погано. В марте арестовали командира нашего полка. Слухи о случившемся ходили смутные. Наши говорили, что полковник сгоряча задушил снайпершу, убившую двенадцать танкистов. Местные утверждали, что командир одурел от водки, съехал с катушек, схватил первую попавшуюся горскую девушку, снасильничал и, чтоб концы в воду спрятать, ее грохнул. Тему активно раскручивали журналюги. Полковника выставляли зверем и алкоголиком. Никто из нас в это не верил. «Полкан» был крут, мог запросто съездить по роже, зато воевал как бог. За своих, коли надо было, глотку грыз. Мы прошли с ним всю Чечню, потеряв убитым всего одного. Так и вернулись бы со славой, не принеси черт эту снайпершу…

Кончался апрель, и гребаные горы вспомнили про нас. С какого бодуна вынесло на высотку у селения трех абреков, узнать не удалось – спросить было некого. Обкурились, наверное, моджахеды – за ними такое водилось. Как бы то ни было, они притащились, установили ДШК и врезали по расположению мотострелков. Пули калибра 12,7 мм свинцовым градом прошлись по лагерю, калеча солдат и куроча грузовики. Боевики успели выпустить две ленты. К счастью, стреляли издалека, на таком расстоянии попасть трудно. «Двухсотых» у мотострелков не случилось, но «трехсотые» были. Тяжелые «трехсотые»…

Мы как раз там сидели: их комбат, начальник штаба батальона и я с Федосовым – моим заместителем по воспитательной работе. «Списывали» взятый на протирку оптики спирт. Услыхав выстрелы, выскочили из кунга. Мне хватило пары секунд, чтоб сообразить. Не обращая внимания на обстрел, я рванул в свое расположение и через секунд двадцать уже влезал в танк. Следом протиснулся Федосов. Завелся, развернул башню и сквозь прицел нашел на вершине сопки пулемет на универсальном станке и три фигуры возле него.