Про психов - Мария Илизарова

Всем пережившим посвящается

7 ноября

Мама говорила, что главное в жизни – иметь план.

И держать все под контролем.

В шкафу еще остались подобранные ею комплекты одежды. Их хватит дня на три.

Мама умерла пятнадцать дней назад.

Недоброе утро. Часы тикают громче, чем вчера. С утра мне тревожно. Сегодня сильнее, чем обычно.

Я что, заснула на диване?

Нужно закончить работу и отослать ее в «Эпл». Потом я буду ждать письмо. Суть его не важна. Главное – оно будет подписано: «С уважением, Стив Джобс».

Как приятно думать, что Он сам подписывает адресованные мне письма. Я знаю, что это не так, но все-таки.

Надо встать, умыться, одеться, выпить кофе и доделать работу. Таков план. Последние годы план всегда один.

Почему мама покупала мне одежду, которую я терпеть не могу? Розовые кофточки, юбочки, каблуки. Мама надеялась, что я стану настоящей женщиной. Сама она ею никогда не была.

Звонок. По городскому.

Подходить? Кто это? Если мне и звонят, то на айфон. Ладно, отвечу.

– Да? Что вы хотите?

В трубке шуршит. Зловещее шуршание мне не нравится. Ответ на звонок – это нарушение плана? Обдумать не успеваю.

– Алло? Лорочка, деточка, это вы? Это Надежда Николаевна, помните меня? Я коллега вашей мамы.

– Здравствуйте, Надежда Николаевна. Вас я помню. Вы же с мамой на кафедре работаете?

– Деточка, как вы там? Такое горе, такое горе, такая потеря для всех нас.

Господи! Запричитала… Какой противный голос, не люблю я, когда плачут. Слабых не люблю.

– Деточка, может, вам нужна моя помощь? Ваша мама просила о вас позаботиться. Давайте я приеду? Покушать привезу, поговорим…

– Нет, спасибо, – отвечаю быстрее, чем положено.

В голове стучит: не дай ей помешать тебе. Какая чужая мысль.

– Нет, Надежда Николаевна, не надо приезжать. Вы же никогда не любили маму, завидовали ей, да?

Вешаю трубку. Разговор невыносим. Обрезаю телефонный провод. Вдруг она еще раз позвонит.

Умываюсь и не нахожу кофе. Надо заказать доставку продуктов. Не помню, когда я последний раз это делала. Почему-то нет связи. Проверяю, переподключаюсь – глухо. В магазин надо идти самой.

Надеваю все черное. Волосы убираю в пучок, как мама любит. Ей нравится, когда видно лицо. Она называет мое лицо благородным. И приписывает это себе как личное достижение.

Смотрю в зеркало – сегодня я должна быть особенной! Для Стива…

Распускаю волосы. Красиво! По-блядски. Но никто не раскритикует – мама-то умерла. Это плюс.

Прости меня, Господи! Какая жуткая мысль. Она не моя! Я никогда не хотела маминой смерти.

Бегу из дома. На улице лучше… Пока не вышла на проспект.

Машин много. Они едут слишком быстро и громко. Страшно: машины рычат, как огромные быстрые звери. Что за черт? Отменили все ограничения скорости? Хочу вернуться домой, но в холодильнике буддистская пустота. Я уже три дня ничего не ела. Не хочется. Но без кофе не смогу работать.

Пристраиваюсь к человеку в грязных ботинках. Сейчас он перейдет дорогу. И я с ним. Не дышу. Делаю шаг точно вместе с ним. Молодец, Лора!

Вот и магазин.

Какой странный дом… Он что – ненастоящий? Похож на киношную декорацию. Ни в одном окне не горит свет.

Я понимаю, что сейчас день, но в такую мрачную погоду хоть в одном окне должен гореть свет. С домом что-то неправильное происходит…

Всматриваюсь. И убеждаюсь в своей правоте! Провода везде, камеры… Раньше их точно не было. Я же не в маразме, я же помню. Куплю кофе – и бегом отсюда. Давай же, Лора, не бойся! Иду в магазин. В окружающее не вглядываюсь.

Возвращаюсь домой. Есть не хочется, пью героически добытый кофе с молоком. Пора работать. Стив ждет. Включаю компьютер. Всплывает фотография горящего самолета. Дымящиеся обломки фюзеляжа, почти целый нос. Хаос: спасатели и пожарники, разметанные разноцветные кусочки человеческой жизни. Я точно ее не загружала. Откуда она взялась?

Кто так шумит?

Соседи наверху двигают мебель, роняют что-то. Играют торжественно и бодро на фортепьяно. Неужели «Интернационал»?

Никто не даст нам избавленья:

Ни Бог, ни царь и ни герой.

Добьемся мы освобожденья

Своею собственной рукой.

Конечно, сегодня же седьмое ноября! И как это у них получается? Одновременно и играть, и двигать? Не буду обращать внимания, главное – не отвлекаться.

Не отвлекаться? Нет, это выше моих сил! Кипит мой разум возмущенный, я вам сейчас покажу: кто был никем, тот станет всем! Сволочи!!

Там живет какой-то дед. Может, внуки к нему приехали? Так громко! Сосредоточиться невозможно. Ругаются, голоса злые. Наверное, уже идут «на смертный бой». Фортепьяно озверело. Дерутся, наверное. И еще аккомпанируют себе. Может, даже убивают друг друга?

И все это сопровождается «Интернационалом»:

Держава – гнет, закон лишь маска,

Налоги душат невтерпеж,

Никто богатым не указка,

И прав у бедных не найдешь.

Довольно государства, право,

Услышьте Равенства завет:

Отныне есть у нас лишь право,

Законов же у равных нет.

Как современно, боже мой! Кто же это поет? Не могу больше терпеть. Бегу наверх. Стучу долго, никто не открывает. Наконец за дверью слышатся медленные шаркающие шаги. У двери затихают. Кто-то стоит и смотрит на меня, как в микроскоп. Я не выдерживаю:

– Откройте!

– Что вам надо? – старческий возмущенный и напуганный голос.

– Откройте мне! Что у вас происходит? Вы мешаете мне работать! – пытаюсь говорить спокойнее. Нужно увидеть, что происходит в квартире. Меня не провести. Может, заманивали?

– Чего тебе надо? Я сплю. Совсем, что ли, спятила?

– Откройте или я вызову милицию!

– Ты Лора? Девочка Эльзы Александровны? Не здороваешься со мной никогда!

– Пожалуйста, откройте! – изображаю вежливость, как учила мама.