Сварог. Враг Короны - Александр Бушков

Он не задал мне ни единого вопроса и даже, казалось, неспрашивал самого себя, что поделывает этот чужак в его компании; насколько японял, он уже рассматривал меня как часть своего окружения. Я предпринялнесколько попыток догадаться, какой могла бы быть уготованная мне роль. Долженли я стать зрителем, чей наблюдающий взгляд призван удостоверять его действия?Не требовал ли его нарциссизм постоянного свидетеля? Или же у него были на менядругие планы, не подразумевалось ли, что я стану для него еще одним развлечением?

Анджела Картер, «Адские машины желания доктора Хоффмана»

Небо было серым. Армады пузатых клокастых туч на крейсерскойскорости неслись по серому небу куда-то на закат, целеустремленно и бесшумно, ине было им никакого дела до суетящихся внизу людишек.

Впрочем, Сварог и не суетился. Поздно уже было суетиться.

Аллею окружали серые деревья с толстыми мшистыми стволами;их темные кроны таинственно шумели на влажном ветру, порой заглушая дажешелестящий гул множества ветряков. При особенно сильных порывах ветра надпеском безлюдной аллеи возникали крошечные торнадо прелой листвы.

Крупный, зернистый песок тоже был серым.

Осень, вечер. В сумерках весь мир окрасился в серое.

На душе же у Сварога…

Ну, давайте будем откровенными.

А ежели откровенно, то нельзя сказать, чтобы он рвал волосына голове и посыпал образующуюся лысину пеплом или, допустим, катался бы попеску, орошая землицу-матушку горькими слезами и насылая на себя проклятия заопоздание…

Нет.

В конце концов, Сварог был солдатом. Воином он был, как нипатетично это звучит. Его пытались убить, и он убивал; он видел смерть друзей иврагов так близко и так часто – и на Земле, и в иных мирах, – что давно ужпривык к ней, как к постоянной боевой спутнице. Как патологоанатом привыкает кежедневным жмурикам.

Поэтому на душе у Сварога было серо, как и все вокруг.Просто серо, вот и все. Как равнодушное небо над головой. Как холодный, грубоотесанный камень в половину человеческого роста перед ним. Камень с небрежновыбитой надписью, состоящей из двух слов. Только из двух слов.

– Слушайте, – наконец плаксивым голосом нарушилдолгое молчание горбун, – я же слуга был при госпоже, убирал там, то дасе, за домом присматривал, о ее делах знать ничего не знал, ведать не ведал…

– Дальше что было? – глухо перебил Сварог, неотрывая взгляда от камня.

– Дальше… – горбун поскреб лысину, неожиданноуспокоился – понял, должно быть, что убивать его пока не собираются, и сказал:– А дальше, господин хороший, началась такая свистопляска, что я совсем уж былораспрощался со своей драгоценной жизнью… Короче, на рассвете налетели. Аккураткак вы отбыли, так и налетели. Целая армия, вот не вру – черно-зеленые,карточники, волосатые – все. И еще какие-то в масках и серебристых балахонах.Будто не простой доктор здесь живет, а форменная банда колдунов-заговорщиков. Вобщем, дом окружили, орут в эти свои трубки: всем, дескать, не дергаться, таквас растак, а спокойно выходить по очереди и спиной вперед через параднуюдверь, оружие – на землю, руки – в небо. При малейшем подозрении на попыткуприменения оружия или магии открываем огонь на поражение и без предупреждения…ну и все в таком духе… И что прикажете делать? Мы с госпожой… – тут горбунвновь чуть было не пустил слезу, но сдержался и просто шумно вытер нос рукавом.И продолжал неискренне трагическим голосом диктора, сообщающего об очереднойаварии: – А что нам было делать? В доме никого, только мы и этот ваш… другбольной. А этих – прорва. «Не бойся, Чог-Атто, – сказала госпожа, –тебе ничего не грозит, ты всего лишь слуга». И больше ничего она мне несказала. Вышла первой – не спиной, лицом вперед. Крикнула во весь голос: «Этотдом находится под протекторатом Императорского Регистратума Жизни! В домеприсутствуют больные на стационарном режиме! Требую либо предъявить полномочия,либо немедленно покинуть территорию!»… Тут они и стрельнули. Один раз. Вот тебеи все полномочия… Она упала, кровищи на всю дверь, а они опять, спокойненькотак, за свое, будто и не случилось ничего: выходить, мол, спиной вперед, оружиена землю, огонь на поражение…

Горбун запнулся.

Что самое отвратительное, непоправимое, беспощадное – он неврал. Ни единой буквой не врал. Сварог, презрев всю эту долбаную опасность бытьзасеченным приборами Каскада, уже давно включил магический детектор лжи наполную мощность.

Тщетно.

Детектор, выражаясь научно, на выходе выдавал одни нули. Чтоозначало: Сварогу сообщают правду, только правду и ничего кроме этой долбанойправды… Доктор мертва. И не только она. Как же ее звали? Ах да, Эйлони. ДокторЭйлони. Патронесса шестой королевской больницы. Одинокая, взбалмошная, храбраяЭйлони-Митрот…

В глубине темной аллеи тут и там неярко и поэтомутаинственно переливались блекло-желтые, голубоватые, фиолетовые огоньки. Здесь,в Короне, было принято… как бы это сказать правильно? – было принято украшатьмогилы электрическим светом, словно в утешающее напоминание о том, чточеловеческая душа не умирает со смертью бренного тела, но продолжает сиять и вмире потустороннем. Так что с наступлением ночи погосты Короны в темноту непогружались – на могильном камне, скажем, усопшего из бедной семьи мерцаликольца и спирали тусклых гирлянд, у надгробного памятника почившего отпрыска изрода поблагороднее горели в специальной нише устройства посложнее – например,отдаленно напоминающие те, что любят устанавливать на барных стойках внекоторых земных кафе: наполненный газом шар, по внутренней поверхностикоторого скользят, извиваясь, неторопливые ветвистые молнии, исходящие изнебольшого сердечника. И почти над каждым памятником шелестели лопастиветряного двигателя. Десятки, сотни ветряков, в унисон, не останавливаясь, пелибесконечную заупокойную песнь… Что характерно: в вечерней полутьме сияэлектрическая иллюминация кладбища отнюдь не казалась чьей-то глумливойвыдумкой, режиссерской находкой из чьей-то черной комедии. В вечерней полутьмеэто загадочное мерцание огней Святого Эльма, этот заунывный свистящий гулветряных двигателей производили, надо признать, должное впечатление.

И где-то там, среди этих последних пристанищ, горит огонек иу могилы светловолосой Эйлони. Интересно, что за эпитафия выбита на ней. И естьли там вообще эпитафия…

Грубо обработанный камень, перед которым стояли пришелец издругого мира по фамилии Сварог, малолетняя домушница по прозвищу Щепка игорбатый слуга патронессы Эйлони по имени Чог-Атто, не имел ни ветряка, нииллюминации, ни эпитафии, да и располагался на самом краю кладбища – там, гдеиспокон веков было принято хоронить бродяг, нищих, нелегальных иммигрантов ипрочих личностей без гражданства и документов. Хоронили их главным образом вобщих могилах, особо не утруждаясь холмиками и уж тем более памятниками. Такчто и на том спасибо, что на скромной могилке, возле которой сейчас стоялСварог, соблаговолили поставить хотя бы этот булыжник. И даже не поленилисьвыбить надпись. Хотя бы и из двух слов.