Виола - Артём Соломонов

Артём Соломонов

Виола

Три вещи непостижимы для меня, и четыре я не понимаю: пути орла на небе, пути змеи на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице.

Книга Притчей 30:18

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Царь Соломон

Иерусалим. Начало Х века до н. э.

Безжалостно палящее солнце склонялось над Иерусалимом, его лучи проникали сквозь густоту высоких кипарисов и роскошных пальм, напоминающих распущенные павлиньи хвосты. Лик солнца отражался в бирюзовом бассейне, где причудливо мелькали золотистые и жемчужные рыбки. А подле него располагался обширный царский дворец из ливанского дерева, который был длиной в сто локтей, шириной в пятьдесят локтей, а вышиной в три яруса в тридцать локтей каждый. Из кедрового дерева были сделаны и колонны внутри, и таких колонн в каждом ярусе было по пятнадцать

А стены этого величественного здания были возведены из лучших сортов мрамора, в них были вставлены разнообразные орнаменты и просто украшения из кипарисового, пальмового, красного и других пород деревьев

В крытых галереях и внутреннем дворе стояли тумбы с цветами в роскошных вазах. Богато убранные лестницы соединяли двор со всеми этажами огромного дворца.

Пол галерей был устлан изысканными коврами, на которые около стен клали круглые пуховые подушки с бахромой

Кроме крытых галерей, окружавших внутренний двор, по его бокам на противоположных сторонах нижнего этажа были устроены два просторных притвора: каждый длиной в пятьдесят локтей и тридцать локтей в ширину. Через них входили как в парадный зал дворца, так и во все его жилые помещения. Один из притворов выходил на престол третьего царя Израиля. Здесь он вершил суд, сюда же на приём к нему собирались и представители еврейского народа. Царь был наречён именем «Соломон», что означает «цельный» или «мирный»

Уже при рождении Всевышний возлюбил Соломона, и Давид назначил его наследником престола в обход всех старших сыновей. А у Бога, явившегося во сне и обещавшего исполнить любое его желание, Соломон просил «сердце разумное, чтобы судить народ». И за то, что он не просил никаких земных благ, Бог наделил Соломона не только мудростью, но и невиданным доселе богатством и славой

Престол царя размещался на площадке, к которой вели шесть ступеней, украшенных орнаментами. По бокам каждой ступени стояло изваянное изображение льва. Когда царь садился на трон, то за львами располагались телохранители с золотыми щитами. Сам трон, размещавшийся на самой верхней ступени, был сделан из слоновой кости и вызолочен. Спинкой для него служили два вола, к которым был прилажен круг в виде щита. А поверх этого щита находилось ещё и изображение орла. Локотниками для трона также служили изваяния львов, на которые царь облокачивался, когда восседал на троне.

Глава 2. Петербург

Двери открылись, и в зал суда, в сопровождении полупьяного конвоя, ввели в наручниках молодого человека. Он безучастно смотрел вперёд, на треснутый циферблат на стене, стрелки которого отчего-то шли наоборот. Зал был переполнен. Всюду витала какая-то душная атмосфера и на редкость оглушающая тишина, которая однако резко сменилась балаганом, после возгласа писклявого судьи, на голове которого было что-то вроде мужских кальсон.

***

Стоит осенний Петербург, гордо сияя червонным золотом. Он всегда был и остаётся для меня чем-то непостижимым и вместе с тем необычайно значимым, хотя бы благодаря пушкинскому «Медному всаднику» или гоголевскому «Невскому Проспекту».

Этот город не просто символ белых ночей и разводных мостов, как это представляется большинству, а именно та сердцевина — великая сокровищница европейской культуры, от самых миниатюрных скульптур античности и барокко до величественных дворцов, Исаакиевского собора с его фресками, или необъятного Эрмитажа с его многочисленными колоннами, галереями и экспонатами.

Не перестаю дивиться этому прекрасному и вечно ускользающему городу. Его зыбким, полурасплывчатым очертаниям — будто бы картинам, написанным самим дождём, его таинственным мелодиям скрипок и стуку рельсов, по которым проходит вечерний трамвай, медленно огибая всё те же улицы, освещённые тусклыми фонарями… Его манящему запаху цветов, среди которых выделяется один-единственный — запах ночной фиалки, ощутимый лишь короткое мгновенье. Неуловимый город… воистину неуловимый!

Итак, Петербург. Всюду бронзовые лоскутья. На скамье — фигура молодого человека. В руках — небольшой томик. Юноша был одет в чёрное, как ночь, пальто, на фоне которого горело оранжевое кашне.

Тем временем по пустынной аллее, подобно перекати-полю, пронёсся и присел на край этой же скамьи незнакомец в бежевой полуклассической куртке. Вдохнув немного влажного воздуха, он спросил:

— Что читаете?..

— Дневное светило русской поэзии.

— Александр Сергеевич?!

— Он самый.

— А что именно, если не секрет?..

— Не секрет, «Моцарт и Сальери».

Поражённый незнакомец с длинной, как амфора, шеей, которую принято называть «лебединой», погрузился в молчание, для него это было нетипичным и даже неестественным в такое время. Спустя минуту, собравшись с мыслями, он произнёс:

— Да, «Маленькие трагедии», несомненно, его вершина! Кстати, меня зовут Томаш Салманский, а вас как, любитель классической литературы?..

Закрыв книгу, молодой человек посмотрел на собеседника и немедля ответил:

— Алексей Соловьёв. Очень похвально, что вы этим интересуетесь, такое редко встретишь в наши дни.

— Вы правы. А чем вы занимаетесь по жизни? — спросил Салманский.

— Просто пишу стихи, — с болезненной улыбкой ответил Соловьёв.

— Правда?! — восторженно переспросил Салманский. — Я тоже пишу, а ещё учусь, здесь в Петербурге, на философском факультете. Кстати, а что вы думаете об образе поэта и отведённой ему роли в нынешней жизни?

— Трудно сказать… — несколько неуверенно отвечал Соловьёв, очнувшись как после долгого сна. — Во все времена быть поэтом означало нести своего рода бремя, если угодно, тяжкий крест! Поэт не только не должен утверждать своё поверхностное «я» за счёт творимого им стихотворения, но должен умертвить его, чтобы стать частью чего-то большего и гораздо важного, чем он сам… Правда, особая необходимость в как таковом признании давно улетучилась и утратила, как мне кажется, всякий смысл.

Да и кому, по-вашему, оставлять «памятники красоты»?! Даже если допустить, что таковые имеются, где гарантия, что их не смешают с грязью сразу же после вашей смерти?.. В общем, как мне представляется, перспектив никаких или почти никаких… Но всё же я не возьмусь утверждать окончательность этого суждения.

Для Соловьёва подобная манера была вполне свойственна, учитывая его вечно сомневающуюся натуру. Бывало, он начинал о чём-то углублённо и изящно говорить, но тут же