Пять дней - Дуглас Кеннеди

Посвящается Кристине

«Надежда окрыленно

Давно во мне живет.

Беспечно, просветленно

На жердочке поет».[1]

Эмили Дикинсон

Раковую опухоль я увидела сразу. Она бросалась в глаза. Как всегда, я резко втянула в себя воздух, сознавая, что это — начало конца.

Опухоль имела форму одуванчика. Порой новообразования такого типа похожи на недорогие рождественские украшения — на дешевую звездочку с неровными краями. Эта напоминала цветок с облетевшими лепестками и отличалась коварным игольчатым строением — «спикулярной структурой», как выражались рентгенологи.

Спикулярный. Впервые услышав это слово, я полезла в словарь и выяснила, что происхождение у него зоологическое: спикула — это мелкий игловидный структурный элемент скелета некоторых беспозвоночных, в частности губок (я и не подозревала, что у губки есть скелет). Однако понятие «спикула» присутствовало еще и в астрономии, и означало оно недолговечный копьеобразный столб горячего газа, выбрасываемый из хромосферы в солнечную корону.

Это последнее определение неделями не давало мне покоя. Слишком уж точно оно отражало суть заболевания. Бывает, что спикулярная раковая опухоль — как та, на которую я сейчас смотрела, — существует многие годы, десятки лет. Но, едва возникнув, она становится подобна вспышке пламени, которое сжигает все на своем пути, требуя к себе полного внимания. Если пламя не заметить и не погасить на ранней стадии, оно возомнит себя не просто огненной струей, а сверхновой мини-звездой, которая, демонстрируя напоследок свою пиротехническую мощь, разрушает вселенную, ее приютившую.

Вне сомнения, все шло к тому, что спикулярная опухоль, на которую я смотрела, вскоре должна взорваться — и, взорвавшись, она уничтожит человека, в легком которого закрепилась.

Еще один ужас в бездонной копилке ужасов, наполнявших мои рабочие будни с девяти до пяти.

И нынешний день обещал быть непростым. За час до того, как передо мной на экране возникла эта спикулярная раковая опухоль, я делала КТ девятилетней девочке по имени Джессика Уорд. Согласно истории болезни, она страдала парализующими головными болями. Врач, наблюдавший девочку, направил ее к нам, чтобы исключить «проблемы неврологического характера» — «опухоль головного мозга», на языке врачей. Отец девочки — его звали Чак, — тихий жалкий мужчина тридцати пяти — тридцати шести лет с грустными глазами и желтыми зубами, свидетельствовавшими о его пристрастии к курению, сказал, что работает сварщиком на судостроительном заводе в Бате.

— Мама Джесси ушла от нас два года назад, — сообщил он мне, пока его дочь переодевалась в больничную сорочку в специальном помещении рядом с рентген-кабинетом.

— Умерла? — уточнила я.

— Если бы. Эта стерва — простите, что выражаюсь, — сбежала с парнем, с которым работала в аптеке «Райт эйд» в Брансуике. Они живут в каком-то трейлере в Бестине. Это на Флоридском «отростке». Знаете, как там называют это место? Ривьера для деревенщин. Это мне приятель один сказал. У Джесси головные боли начались после того, как ее мама исчезла. С тех пор она ни разу не навестила Джесси. Разве это мать?

— Ей повезло, что у нее такой отец, как вы, — заметила я, стараясь успокоить мужчину: он сильно нервничал, хотя и пытался это скрыть.

— Она — все, что у меня есть, мэм.

— Меня зовут Лора, — представилась я.

— И если окажется, что она серьезно больна… врачи ведь просто так не направляют девочек на компьютерное обследование…

— Я уверена, ваш доктор просто хочет исключить нежелательные варианты, — отвечала я отработанным годами бесстрастным голосом.

— Говорите как по писаному. Вас учат такому обращению с пациентами, да? — Страх в его голосе, как мне это часто случалось наблюдать, вытеснял гнев.

— В общем-то, вы правы. Мы обучены тому, чтобы пытаться успокоить пациента и не говорить лишнего. Потому что я рентген-лаборант, а не рентгенолог-диагност.

— Теперь вы забрасываете меня умными словечками.

— Я работаю с аппаратурой, делаю снимки. Рентгенолог-диагност — это врач, который затем изучает сканограмму, смотрит снимки.

— И когда можно будет с ним поговорить?

Никогда. Рентгенолог-диагност — фигура закулисная. Он анализирует сканограммы, рентгенограммы, томограммы, эхограммы, но редко встречается с пациентами.

— Доктор Харрилд поговорит непосредственно с лечащим врачом Джесси, и, я уверена, вас сразу же проинформируют о том, есть ли…

— Вас специально учат разговаривать, как робот? — Едва эта реплика сорвалась с уст отца девочки, он тут же раскаялся. — Простите, я был не прав.

— Все в порядке, не волнуйтесь, — сказала я все тем же бесстрастным голосом.

— Вы обиделись.

— Вовсе нет. Я понимаю, как это все для вас, должно быть, тяжело, вы очень обеспокоены.

— Теперь вы снова говорите заученными фразами.

Из раздевалки вышла Джесси — оробевшая, напряженная, растерянная.

— Будет больно, да? — спросила она меня.

— Мы сделаем тебе укол, введем в кровь краситель, чтобы можно было увидеть, что происходит у тебя внутри. Но краситель безвреден…

— А укол? — На лице девочки был написан испуг.

— Чуточку кольнет в руке, и сразу все пройдет.

— Обещаете? — Она пыталась храбриться, хотя, будучи совсем еще ребенком, толком и не понимала, зачем она здесь, для чего все эти медицинские процедуры.

— Будь настоящим солдатом, Джесс, — сказал ее отец, — а по дороге домой мы купим тебе Барби, какую ты хотела.

— Честный уговор, — одобрила я, а про себя подумала: не слишком ли я их обнадеживаю?

Я уже шестнадцать лет работала рентген-лаборантом, но до сих пор все процедуры, связанные с обследованием детей, вызывали у меня страх. Я всегда боялась первой увидеть результаты. А они слишком часто оказывались плохими.

— Это займет десять — пятнадцать минут, не больше, — сказала я отцу Джессики. — Здесь есть холл для ожидания. Там кофе, журналы… Это несколько шагов по коридору…

— Я на улице подожду.

— Это потому что ты по сигарете соскучился, — сказала Джессика.

Ее отец подавил глуповатую улыбку:

— Дочка слишком хорошо меня знает.

— Я не хочу, чтобы папа умер от рака.

Отец ее мгновенно помрачнел. Я видела, что он отчаянно пытается контролировать свои эмоции.