Лезгинка по-русски - Сергей Самаров

«Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим верить в них. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своим масштабам трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.

Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников – отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс.

Литература, театр, кино – все будет изображать и прославлять так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, – словом, всякую безнравственность. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.

Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом».

Ален Даллес,

Руководитель политразведки США в Европе

с 1942 по 1945 год, с 1953 по 1961 год директор ЦРУ.

Из докладной записки конгрессу США,

декабрь 1944 года.

– Осень в горах очень красива, – сказал высокий сухопарый человек, на короткий миг отрывая взгляд от дороги. Но долго рассматривать горы он позволить себе не мог, поскольку дорога приковывала к себе все его внимание и естественный инстинкт самосохранения призывал к сосредоточенности. Человек был опытным водителем, но он не привык ездить по таким трассам. И вообще он любил ездить быстро, а здесь подобная езда грозила крупными неприятностями, потому что машину в любой момент могло выбросить в сторону, а понятие «сторона» в существующих условиях означало длительное и красивое падение с большой высоты. И без того уже человек много раз чувствовал, что руль отчего-то не слушается его рук. После очередной выбоины колеса, видимо, зависали в воздухе, несмотря на то что нелегкая машина была ко всему прочему еще и полностью загружена, и управление терялось. Скорость приходилось срочно сбрасывать, и оттого создавалось впечатление, что водитель плохо дружит с машиной. То есть, попросту, ездит еле-еле, как новичок. Это было неправдой, и водитель желал оправдаться в глазах своих пассажиров, но снова и снова попадал в ту же историю.

– К этим бы горам добавить нормальные дороги…

Последнее было просто мечтанием, и водитель сам понимал это.

– Если, господин полковник, построим американскую базу, может быть, и дорогу сделают… – сказал пассажир с левого заднего сиденья. – У вас, кстати, новостей по этому поводу нет?

Пассажир говорил по-английски с непривычным для американцев ярко выраженным кавказским акцентом, но понять его можно было почти без напряжения. К тому же изучал он когда-то не американский вариант английского языка, а, скорее всего, оксфордский курс, то есть классику.

– База меня мало касается, – сказал полковник, – хотя иметь здесь хорошую дорогу иногда тоже хочется – даже при том, что она вредна для нашей работы. Где хорошая дорога, там большое движение. Большое движение предполагает присутствие лиц, которым здесь делать вообще нечего. Впрочем, и дорога меня мало касается, поскольку я не планирую доживать здесь остаток дней своих. А к моему родному дому дорога ведет хорошая. Она всегда была такой, даже когда я был еще ребенком… Дороги типа вашей у нас даже на карте не отмечаются, потому что их, по большому счету, таковыми считать нельзя. А то вполне можешь в неприятность попасть. Если на внедорожнике едешь, еще ладно. А если на простой, скажем, машине, то на карту глянешь и подумаешь, что сможешь проехать. Заберешься и никогда уже не выберешься, потому что здесь нет ни одной автомастерской, а что такое эвакуатор – здесь никто и никогда не слышал…

В этих словах звучало не просто превосходство, в них сквозило даже откровенное презрение; тем не менее человек, к которому они были обращены, только согласно кивнул и вздохнул. Сам он никогда в США не был, но знал по разговорам, что там даже дети умеют водить машину. А детям по такой дороге, что ложилась сейчас под колеса армейского «Лендровера Дефендер» с грузинским номером, проехать будет явно сложно. Впрочем, разговор пока шел вовсе не о детях и, по большому счету, не о дорогах.

– База касается нас всех, – все же заметил человек с кавказским акцентом, чтобы показать свое право голоса, но не более. Спорить он не собирался. Он прекрасно чувствовал отношение к себе американских специалистов, внутренне, случалось, даже вскипал от такого отношения, но тем не менее не заострял вопрос и не обострял ситуацию. Подполковнику грузинской специальной службы внешней разведки Элизабару Мелашвили требовалось не отношения выяснять, а выполнять приказ, и при этом не забывать о собственных интересах, а они становились день ото дня все более весомыми. И потому он старательно гасил в себе гордость горца, пропуская мимо ушей частные и нередко нелицеприятные высказывания.

Пассажиры «Лендровера» хорошо понимали, что имеет в виду полковник Мелашвили. Присутствие американской военной базы в стране рассматривалось большинством государственных и военных чиновников, особенно молодых, как гарантия безопасности со стороны России. И грузинам иметь эти базы на своей территории хотелось даже больше, чем американцам. Более того, от американского присутствия они сами себе казались сильнее и думали, что могут больше себе позволить, хотя в действительности позволяли себе только то, что разрешали им те же американцы. Вопрос о базе поднимался многократно, но решение так и не было принято, а сейчас, когда вместо базы в этих местах построен другой военный объект, уже и смысла вести подобный разговор не было. Тем не менее разговор о ней время от времени все же возникал. Кто-то настойчиво доказывал, что построенной лаборатории требуется серьезное силовое прикрытие. Но и этот вопрос пока висел в воздухе.

– Быть базе или не быть – решать будем мы, – холодно заметил полковник, имеющий свой взгляд на проблему, – как и вопрос о функционировании лаборатории. А лаборатория и база – вещи несовместимые. Да и местные… Они уже не очень хотят эту базу видеть. Ситуация изменилась.

Местные – это не грузины, хотя и живут на территории Грузии. Это несколько чеченских сел, лежащих вдоль границы с Россией, причем заглядывать в эти села не решались даже грузинские пограничники. Когда Россия активно воевала в Чечне, эти населенные пункты использовались боевиками в качестве «зимних квартир», и постоянно была угроза бомбардировки или ракетного обстрела с российской территории. По крайней мере, такие угрозы звучали из уст и российских военных, и политиков самого крупного масштаба. Именно тогда и поднимался вопрос о строительстве американской военной базы. И местные чеченцы были чуть ли не инициаторами. Когда же обстановка нормализовалась, чеченцы уже выступали против. Они привыкли жить своим укладом и не любили, когда им мешали посторонние. А военная база – это уже очень много посторонних, которые были не в состоянии понять чеченский уклад жизни.