Царь Борис, прозваньем Годунов - Генрих Эрлих

Уважаемый читатель! Надеюсь, вы открыли этот том после прочтения первого. Потому что, если это не так, боюсь, вам трудно будет разобраться в повествовании. Непреодолимым препятствием будет служить ваша высокая образованность и хорошее знание русской истории. Ведь, взяв за отправную точку общеизвестный факт рождения будущего царя всея Руси Ивана IV Васильевича в семье великого князя Василия Ивановича, мы очень далеко ушли от канонической версии. Знакомая со школьной скамьи опричнина обернулась не тем, что вы о ней знали, да и стоит во главе ее не грозный царь Иван Васильевич, а совсем юный Иван Иванович. Такое, признаем, тяжело переварить без предварительной подготовки.

Тем, кто прочитали первый том, много легче, их уже трудно чем-либо удивить. Разве что названием, вынесенным на обложку. Ведь до воцарения Бориса, Годунова по фамилии или по прозвищу, что в канонической версии, что в нашей, еще много воды утечет, за что этому детоубийце такая честь? «Детоубийцу» оставляем на совести Карамзина и Пушкина, в остальном же следуем классикам, считавшим Бориса Годунова не менее интригующим персонажем, чем Иван Грозный. Он и был главной звездой трех последовательных царствований — позднего Ивана Грозного, Федора Иоанновича и своего собственного, а именно это время и описано в настоящем томе. Так что ничего удивительного в названии нет.

Хочу предварить еще один вопрос — о небольшом временном разрыве между событиями первого и второго томов. Этому есть объективная причина — отсутствие нашего главного героя в России. Пребыванию князя Юрия Васильевича и княгини Иулиании за границей посвящена интерлюдия «Бег по задворкам». Под задворками империи князь Юрий, по нашему с вами уговору, главный автор этих хроник, понимает Польшу, Германию, Голландию, Францию, Англию, Италию. Можно только удивляться, сколько опасных приключений, великих событий и незабываемых встреч выпало на долю князя Юрия за неполные два года его метаний по европейским странам. В Польше с его подачи возвели на престол Генриха Анжуйского, в Германии он не по своей, правда, воле поучаствовал в религиозных войнах, а княгиня Иулиания следовала за мужем, маскируясь под мамашу Кураж, в Голландии князь Юрий чуть не попал на костер инквизиции, в Париж поспел в аккурат к бракосочетанию Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа и, соответственно, к Варфоломеевской ночи, по просьбе Екатерины Медичи съездил в Лондон, сватая королеву Елизавету за герцога Алансонского, затем отправился на юг, погостил в замках катаров, в Риме схлестнулся в споре с папой Григорием VII и вывел на чистую воду его трюк с одноименным календарем, в Венеции едва не умылся кровавыми слезами и успокоился, да и то ненадолго, лишь в Константинополе. И описание всех этих приключений щедро сдобрено неподражаемыми комментариями князя Юрия об иностранцах и жизни заграничной, занимательнейшее чтиво. Вот только жаль, что тетрадка с этими записками затерялась где-то во времени. Впрочем, невелика беда. К нашей, настоящей и русской, истории она не имеет почти никакого отношения. Интерлюдия она на то и интерлюдия, что ее можно безболезненно пропустить. Вот и князь Юрий придерживается того же мнения. Передаем ему слово или, лучше сказать, перо.

[1571–1573 гг.]

Если вы последовали моему совету и пропустили мой рассказ о наших с княгинюшкой приключениях в странах заграничных, то не много потеряли. Ничего там нет интересного для русского человека: ни каких-то особенных красот природы, ни потрясающих воображение творений рук человеческих. Дома сыры и холодны, водка превонюча, женщины тщедушны и корыстолюбивы, пища скудна и несытна, от травы веселящей одно першение в горле и судороги в желудке, а медов, квасу и бань нет вообще. В людях же нет истинного благочестия и доброты душевной, и даже в злодействе нет русского размаха и открытости, а один немецкий педантизм и латинское коварство. Что же касается пищи для размышлений, то пытливый ум и в родном отечестве найдет ее в преизбытке, за всю жизнь ни переварить, ни передумать.

Поэтому расскажу я вам только о самом конце нашего долгого путешествия. Вы же, пролиставшие мои предыдущие записки, не обессудьте, без этого рассказа остальным непонятно будет, как и почему я домой вернулся.

Летом 1573 года очутились мы с княгинюшкой в Царьграде у нашего извечного друга султана Селима. Не успели мы толком отдохнуть душой и телом после суматошного бега по задворкам наших с турками великих империй, как нос к носу столкнулись с Васькой Грязным, при посольстве нашем обретавшимся. Вы представить не можете, какой ужас обуял меня, ведь я не сомневался, что Васька специально послан, чтобы нас с княгинюшкой разыскать и домой силой вернуть. Убежали мы тогда от него, презрев всякое достоинство, только серебряные набойки на каблуках сверкали, к потехе царьградских жителей. Затворились мы в наших палатах и уже строили планы побега на край света, но тут коварный Селим выдал нас Ваське головой. Пригласил меня якобы на обычное наше тайное вечернее бдение над сулеей со сладким вином, а у той сулейки уже Васька сидит, знай вино как воду попивает, посмеивается и на меня поглядывает.

— Что же ты, князь светлый, бегаешь от меня, как неродной? Али не признаешь? Или забыл о пирах наших веселых в слободе? — спросил он меня, подождал немного ответа и, не дождавшись, продолжил: — Не чаял я тебя здесь встретить, хоть и имею наказ письменный от великого князя Симеона на такой случай. Просит он тебя в Москву вернуться, негоже тебе зайцем по чужим землям бегать.

Я хоть и стоял столбом от испуга, но все же главное слово выхватил и возмущенно закричал: «Не знаю я никакого великого князя Симеона!»

— Ах да, — спохватился Васька, — откуда же тебе знать, это князю Симеону в благодарность за его заслуги в победе земщины пожаловали один из его прародительских титулов — великого князя Тверского.

— Какой победы? — пролепетал я.

— Полной! — с радостной улыбкой возвестил Грязной. — Нет больше ни земщины, ни опричнины, есть одна единая земля Русская! Великий князь Симеон с боярами еще в прошлом году указ огласили, чтобы никто не смел слова такого мерзкого произносить — «опричнина». А кто скажет, тех обнажать по пояс и бить кнутом на торгу.

— А что с царем Иваном? — спросил я с замиранием сердца.