Умышленное обаяние - Ирина Кисельгоф

Моя мать умела мечтать, я узнала об этом случайно. Она была скрытной; я, пожалуй, в нее. Мы увидели Венецию по телевизору, и я навсегда запомнила ненастную, сумрачную страну. Пасмурное небо, косой дождь, хмурые дома, свинцовая вода по колено, люди в прозрачных дождевиках и синих полиэтиленовых пакетах до бедер. Вода разлилась по улицам, ее не ждали. Редкие прохожие, пустые дворцы, узкие ленты тусклых каналов, промозглая сырость. Венеция казалась отстраненной и печальной, но все же она была прекрасна. Такие лица запоминаешь сразу, потом они снятся ночами. Неприветливая Венеция похожа на мою мать.

– Как бы мне хотелось туда попасть, – сказала она тогда.

Ее глаза были сухими, в голосе тоска. Она предчувствовала: ей там никогда не бывать. Сейчас я поняла – мне тоже. Я всегда сожалею о том, что прошло, и жду того, что будет. А может, я тоскую по тому, что никогда не случится… Наверное, так, хотя я привыкла думать иначе. Но все же я скорее счастлива, моя мать – нет. Мне остается надежда, ей – уже ничего.

Меня приучили ждать что-то особенное.

– Хочешь узнать нездешние, жаркие края? – спросил Володя, мамин двоюродный брат. – Прямо сейчас?

– Да!

Он взял бабушкин веер и отломил тонкую резную пластину от опахала.

– Что ты делаешь? – испугалась я. – Мама будет ругаться.

– Вали на меня, – засмеялся он. – Все равно им никто не пользуется. Закрой глаза и рот.

Он чиркнул спичкой, желтое пламя лизнуло обломок.

– Шурка! Глаза закрой!

Я зажмурилась и почувствовала странный, ни на что не похожий запах. Он растекся в моих легких и остался в памяти навсегда вместе с рисунком небывалых алых цветов на пергаментном шелке веера. Так аромат нездешних краев сложился с запахами сандала и неотвратимого наказания.

– Нерон сжег в память жены драгоценный ладан. Весь Рим им пропах.

Я услышала голос Володи и открыла глаза. Он сидел, поджав под себя ноги. Как турок. На полу рядом с ним чашка жгучего, горячего кофе. Запах умершей женщины остался в истории надолго, в моей истории я помню Володю таким. От него я узнала, как чувствовать аромат кофе. Володя служил в торговом флоте и привозил его со всех концов света. Даже зеленый, очищенный. Мы сушили его и жарили до красно-коричневого цвета дерева ажига. Володя научил меня пить кофе с пряностями, и я увидела далекие страны, в которых он побывал, под ворожбу аромата размолотых в пыль и заваренных кипятком кофейных зерен и трав. Кофе и Володин голос стали моим волшебным фонарем. Вернее, калейдоскопом. Повернешь его – янтарно-голубая Балтика и остров Рюген, повернешь еще раз – бронзово-красный Тунис и руины Карфагена, еще раз – Молуккское море и радужная цепь островов. Чего еще желать?

От него я узнала об эфиопском пастухе Калди, что попробовал красных зерен кофе и стал счастливым. Может, поэтому я так люблю кофейную магию? Кофе – мой эрзац счастья? Или оно настоящее? А может, моя привязанность к запахам стала неволей?

– За какао-бобы можно было выручить немало рабов, – смеялся Володя. Это так?

Он готовил какао без молока и сахара, добавляя в него кайенский перец. Я хорошо это помню. Как в первый раз… Володя, смеясь, протянул мне дымящуюся кружку. Я отпила глоток, и чоколатль меня задушил. В неволе нечем дышать.

Володя рассказывал, меня ворожил его голос. Я и сейчас вижу пурпурные елочные шишки имбиря и его антропозооморфные корни. Я мысленно останавливаюсь, чтобы рассмотреть терракотовые папильотки корицы и морщинистую кожу мускатного ореха. Я узнаю маслянистые на ощупь, смуглые стручки ванили и четырехзубые бутоны цветков гвоздичного дерева. Моя жизнь скучна, пряности ее обостряют.

Володя был мечтатель, и он морочил мне голову – так считала моя мать. Она ворчала, он ее обнимал, его прощали, доставалось мне, но после его отъезда. Я так по нему тоскую… Так, что хочется плакать.

– Я веер сломал, – позже сказал Володя; я сжалась, мать равнодушно отмахнулась. За веер меня никто не бранил, но странный страх остался со мной навсегда. Теперь все мои мечты имеют запах с легким привкусом вины.

Я ловлю свои мечты в одиночестве. Моя мать всегда патологически боялась за меня. Она не ждет от будущего ничего хорошего – этот страх прилипает, его невозможно отмыть. Со времени школы постоянные допросы – кто звонил, что сказали, куда идешь, кто твои друзья? Я научилась укрывать свою жизнь от матери, потом это стало привычкой. С теми, кто меня провожал, я расставалась не у подъезда, а у глухого торца дома. В нем не было окон, в моей личной жизни – тоже.

– Ты меня стыдишься? – спросил один из парней.

– Нет, – неуверенно ответила я. Больше мы не встречались.

Мать уехала, моя жизнь изменилась, но не существенно.

Никто не понимает – ждать то, чего еще нет, означает ожидание того, что может никогда не случиться. Если, конечно, не проецировать в будущее прожитую жизнь со всеми ее ошибками. Но прошлое присутствует в будущем всегда. Значит, то, чего ждешь, обязательно произойдет. Нерадостная перспектива. Для меня.

Почему я жалею о прошлом, если в нем ничего нет? Привычка?

* * *

Я люблю кафе «Кофе без сахара», и ради него делаю крюк по дороге домой. Маленькое заведение спрятали на втором этаже огромного супермаркета, но его легко найти. Оно смешивает, нагревает и распыляет вихревые потоки запахов экваториального пояса. Запахи складывают карту мира, воображение осваивает его территории. Ты идешь по морям и континентам своей фантазии вслед за левантийскими, португальскими и голландскими моряками. Запахи взламывают границы, открывая страны в предвзятом, фантастическом свете. И неважно, если ты вычитал, что ибис – просто дикая птица; лотос – обыкновенный лук; Нил – рыжая вода; у пальмы вид хилой метелки, а нопаль – всего лишь кактус. Напротив, воображению хочется верить россказням арабских торговцев о тайных уловках и оберегах сборщиков ароматов, спасающих от гнева местных хранителей. Натуральные сухие духи́ стоят недешево даже сейчас, а в прошлом были дороже золота.

Я люблю «Кофе без сахара», но оттягиваю встречу, бродя среди полок с продуктами, укрывающими свой запах за герметичными упаковками. Меня манит предчувствие тайны, а не ее разгадка. Тайна щекочет ноздри своим неочевидным присутствием, нырнувшим вниз со второго этажа. Чем ближе кофейная лавка пряностей, тем сильнее ощущения. Я еще только иду к ней, а мое воображение уже пробует красные ягоды кофе вместе с пастухом Калди, чтобы сделать меня счастливой. И лишь на пороге кофейни я делаю вдох, горячий и жгучий, как глоток чоколатля с перцем чили, чтобы узнать, сколько стоит неволя.

Разгадка тайны сухих духо́в – испытание вкуса. Но разгадка вкуса – первая ступень, она отрывается от языка, как от ракеты, и уносит воображение к новым тайнам ядов и галлюциногенов, скрытых в сердцевине многих из них. Увлечение тайной рождает эйфорию и желание пробовать вновь и вновь. Страсть к неотсюдности вкуса играет настроением, памятью, меняет сознание и убивает чувства. Может, обесчувствие делает тайну дороже золота?