Золотой песок - Полина Дашкова

Автор благодарит подполковника милиции Кирилла Иванова запомощь и моральную поддержку в работе над романом

Объявите меня каким угодно инструментом, вы можетерасстроить меня, но играть на мне нельзя.

Вильям Шекспир. Гамлет

Феденька сидел на полу, скрестив ноги и вывернув ступнивверх. Обритая голова его была запрокинута, голубые прозрачные глаза не мигаяглядели в потолок. Он слегка раскачивался, и казалось, что-то гудит и вибрируету него внутри.

– Омм… омм… – губы почти не двигались, звук исходил изглубины живота.

Год назад это бесконечное «омм» звучало тоненько, голос былеще детский, а теперь начал ломаться. Феденька подрос, над верхней губой темнелпушок, на лбу появилось несколько мелких прыщиков. Подростковый басок напоминалзвук урчащего моторчика.

– Здравствуй, сынок, – сказал Иван Павлович и попыталсяулыбнуться. Ребенок продолжал мычать и покачиваться.

– Феденька, здравствуй, – повторил Иван Павлович погромче и,поймав выжидательный взгляд врача, вытащил бумажник.

– Не напрягайтесь. Он вас все равно не видит и не слышит, –напомнил врач и быстро убрал купюру в карман халата, – только, пожалуйста,недолго. А то в прошлый раз у меня были неприятности.

Еще одна купюра нырнула к доктору в карман.

– Можно, я побуду с ним вдвоем?

– Ни в коем случае.

– У меня больше нет с собой денег, простите. В следующий разя компенсирую…

– Не в этом дело, – поморщился доктор. – Послушайте, а вы небольны? Вы плохо выглядите. Похудели.

Иван Павлович и правда выглядел плохо. Пять минут назад,мельком взглянув на себя в зеркало в больничном вестибюле, он заметил, что тенипод глазами стали глубже и черней. Он каждый раз отмечал что-то новое,встречаясь со своим отражением именно в этом зеркале. То ли свет в больничномвестибюле слишком резкий, то ли расположение теней как-то особенно беспощадноподчеркивало страшную худобу.

Лицо его все больше походило на череп. Совершенно лысаяголова. Провалы щек, провалы глаз. Лучше отвернуться и не глядеть,проскользнуть мимо предательски ясного стекла.

– Да, я неважно себя чувствую, – кивнул он доктору, –давление, магнитные бури.

– Ну хорошо, я выйду, покурю, – сжалился тот.

– Спасибо. Я компенсирую, – прошептал Иван Павлович в белуюспину. Дверь закрылась.

– Ну как ты, сынок? – он присел на корточки и провел ладоньюпо теплой бритой голове.

– Омм… омм…

– Врач сказал, ты не ешь ничего. Разве приятно, когда тебякормят насильно? Надо есть, Феденька. Мясо, фрукты, витамины. Я все принес. Тыведь растешь. Ты скоро станешь мужчиной и должен быть сильным.

Феденька перестал качаться. Голова его медленно опустилась.Подбородок уперся в грудь. Распахнулся ворот больничной сорочки, обнажив чернуютатуировку чуть ниже ключичной ямки. Перевернутая пятиконечная звезда,вписанная в круг. Кожа вокруг пентаграммы постоянно краснела и воспалялась,хотя рисунок был нанесен очень давно, почти пять лет назад.

– Скажи мне что-нибудь, сынок.

Глаза мальчика затянулись матовой пленкой, как у спящейптицы. Урчащий звук затих. Егоров попытался расплести намертво стиснутые впричудливый крендель худые ноги сына и вспомнил, как впервые Феденьке удалосьсесть в эту позу – в позу лотоса.

Мальчик старательно выворачивал пятки, краснел и потел. Анапротив него, на вытертом коврике, сидели его мать, старший брат и еще двадесятка людей. На всех были какие-то простыни, все выворачивали босые ступни кпотолку, раскачивались и повторяли жуткий вибрирующий звук:

– Омм… омм…

Иван Павлович застыл на пороге. Сначала он готов былрассмеяться. Взрослые люди, закутанные в простыни, сидящие кружком и мычащие,как стадо недоеных коров, выглядели по-дурацки. Но стоило приглядетьсявнимательней, и охота смеяться пропала. Их лица были похожи на гипсовые маски.Глаза намертво застыли. Гул многих голосов, мужских, женских, детских, какгустой ядовитый газ расползался по залу, по обыкновенному физкультурному залуобыкновенной московской школы.

За высокими решетчатыми окнами был черный декабрьский вечер.Школьные занятия давно кончились. Вечерами предприимчивый директор сдавалпомещение физкультурного зала группе, которая называлась «Здоровая семья».Гимнастика, йога, опыт рационального питания, путь к духовному и физическомусовершенству. Занятия были бесплатными и проводились три раза в неделю, с шестидо девяти.

Егорова не сразу заметили. А он едва узнал жену и сыновей вэтом мычащем кругу. Первым бросился в глаза Феденька. Детское лицо еще неутратило нормальной человеческой мимики. Мальчик морщился, пытаясь положитьвывернутые ступни на согнутые колени. Короткая челка слиплась от пота.

– Феденька, сынок! – негромко позвал Иван Павлович.

Именно в этот момент детские ноги сплелись наконец вправильный крендель.

– Получилось! – радостно произнес ребенок и присоединился кобщему хору, стал мерно раскачиваться и повторять «омм» вместе с остальными.

В центре широкого круга сидел пожилой бритоголовый азиат внабедренной повязке. На голой безволосой груди красовалась черная пентаграмма,перевернутая пятиконечная звезда, вписанная в круг. Узкие глаза уперлись в лицо,и Егоров почувствовал, как этот взгляд жжет кожу, но не поверил, потому что такне бывает – чтобы человеческий взгляд на расстоянии десяти метров обжигал,словно крепкая кислота.

– Что за чертовщина? – громко произнес Иван Павлович ирешительно шагнул вперед, к мычащему кругу, чтобы вытащить из него жену идетей.

Азиат не сказал ни слова, но, вероятно, подал знак, потомучто кто-то оказался позади Егорова, профессиональным приемом стиснул егопредплечья, вывернул руки и не давал шевельнуться. Иван Павлович попыталсявырваться.

– В чем дело? Отпустите, сию же минуту! Тогда, пять летназад, Иван Павлович был очень сильным. Он любого мог уложить на обе лопатки.Рост метр девяносто, вес девяносто килограмм, причем ни грамма жира, толькомускулы. Но тот, сзади, оказался значительно сильнее.

– Оксана! Славик! Феденька! – Егоров выкрикнул имена своейжены и двух детей, но они не слышали. Никто в этом зале его не слышал. Криктонул в мычании двух десятков голосов. Егоров пытался вырваться, не мог понять,сколько человек у него за спиной. Сначала показалось, двое. Один продолжалдержать, другой ребром ладони саданул по шее. Это был очень ловкий,профессиональный удар. Егоров почти потерял сознание от боли, рванулся изпоследних сил и успел заметить, что держит и бьет один человек. Бритоголоваяогромная баба в черных джинсах и черном глухом свитере. От нее нестерпимовоняло потом. Он не разглядел лица, увидел только, что в ухе у черной богатыркиболтается серьга – крест. Обыкновенный православный крест, но перевернутыйвверх ногами.