Номер 16 - Адам Нэвилл

Посвящается Рэмси Кэмбеллу,

Питеру Краутеру и Джону Джерольду.

Я хочу, чтобы мои картины производили такое впечатление, словно между ними прошел человек и оставил след своего присутствия и воспоминаний, как улитка, проползая, оставляет после себя слизь.

Фрэнсис Бэкон, 1909-1992

Сет остановился и пристально посмотрел на дверь шестнадцатой квартиры, как будто пытаясь увидеть сквозь золотистую тиковую обшивку, что творится внутри. Подозрительные звуки послышались, еще когда он спускался с девятого этажа и пересекал лестничную площадку. Точно так же, как в три последние ночи во время дежурного обхода здания.

Выйдя из оцепенения, Сет отпрянул от двери и быстро шагнул в сторону. Его долговязая тень скользнула вверх по противоположной стене, раскинув руки, словно в попытке за что-нибудь ухватиться. От этого зрелища Сет вздрогнул.

— Черт!

Ему не нравилась западная часть Баррингтон-хаус, хотя он не смог бы сказать, чем именно. Наверное, здесь просто слишком темно или лампы развешаны как-то неправильно. Старший портье утверждал, что с ними все в порядке, но, когда Сет поднимался по лестнице, ступени освещались неровно. Создавалось впечатление, будто тени абажуров тянутся к спускающемуся по ступеням человеку, выбрасывают перед собой колючие конечности, еще не успев показаться из-за поворота, и по временам Сету даже казалось, что он слышит шорох одежды и «топ-топ-топ» чьих-то решительно приближающихся шагов. Только никто так и не появлялся, и, заворачивая за угол, Сет ни разу никого не встретил.

Однако шум в шестнадцатой квартире тревожил его куда больше каких-то там теней.

Потому что в поздний ночной час в этом элитном квартале Лондона обычно стояла ни с чем не сравнимая тишина. Улицы вокруг Баррингтон-хаус, за Найтсбридж-роуд, были тихими сами по себе. Лишь изредка вокруг Лаундес-сквер проезжала машина. Внутри же дома ночной портье в крайнем случае мог вдруг заметить, что электрические лампы на площадке жужжат, словно рой насекомых, бьющийся в неподатливое стекло. Но с часу ночи до пяти утра все жильцы спали. За дверьми квартир слышались лишь невнятные шорохи.

К тому же в шестнадцатой никто не живет. Старший портье как-то сказал, что квартира пустует больше пятидесяти лет. Но уже четвертую ночь подряд внимание Сета было приковано к ней. Потому что за дверью что-то стучало, билось. До сих пор он списывал это на обычные шумы старого здания. Здания, которое простояло уже больше ста лет. Может быть, форточку распахнуло сквозняком. Что-нибудь в этом роде. Но сегодня ночью стук сделался настойчивым. Он стал громче. Он был каким-то осмысленным. И приблизился. Казалось, он адресован Сету, и время выбрано специально — именно тот момент, когда в два часа ночи он идет через площадку к следующему лестничному пролету, тот самый час, когда температура тела падает и происходит большинство смертей. Час, когда Сет, ночной портье, отрабатывает жалованье, совершая обход девятиэтажного дома, осматривает все лестничные пролеты и площадки. Но ни разу до сих пор он не слышал ничего похожего на эту внезапную бурю звуков.

Мебель загрохотала по мраморному полу, как будто в прихожей шестнадцатой квартиры опрокинули стул или столик. Может быть, даже перевернули или вовсе разбили. Ничего подобного вообще не должно быть — даже днем — в столь респектабельном доме, как Баррингтон-хаус.

Встревоженный, Сет смотрел на дверь, будто ожидая, что та распахнется. Его глаза были прикованы к латунной цифре 16, начищенной так ярко, что она казалась отлитой из белого золота. Сет даже не смел моргнуть, он боялся перевести взгляд и обнаружить источник возмутительного шума. Увидеть нечто, чего не сможет вынести. Он даже задумался, хватит ли сил в ногах, чтобы быстро спуститься на восемь этажей. Возможно, спасаясь бегством.

Он задушил в себе эту мысль. Жаркая волна стыда пришла на смену внезапному испугу. Ему тридцать один год, он взрослый мужчина шести футов ростом, а не ребенок. Ему платят за охрану дома. Хотя, нанимаясь на эту работу, он не предполагал, что придется заниматься чем-то еще, кроме как обеспечивать свое вселяющее уверенность присутствие. Теперь он обязан во всем разобраться.

Стараясь не замечать стука собственного сердца, который отдавался в ушах, Сет подошел к двери и прижался левым ухом к щели почтового ящика. Тишина.

Он потянулся к узкой крышке. Если встать на колени и толкнуть внутрь металлическую пластину, лампы с лестничной клетки осветят часть прихожей.

Но что, если там окажется кто-нибудь?

Сет замер, затем отнял руку.

Входить в шестнадцатую квартиру запрещено всем без исключения — это вдолбил в него старший портье, когда полгода назад Сет только устроился на ночную работу. Подобные строгие правила вполне обычны для охраняемых домов Найтсбриджа. Даже выиграв изрядную сумму в лотерею, простой смертный еще поборолся бы за возможность получить апартаменты в Баррингтон-хаус. Трехкомнатные здесь стоили не меньше миллиона фунтов, а содержание обходилось в дополнительные одиннадцать тысяч в год. У многих обитателей хоромы были набиты антиквариатом, некоторые оберегали свою частную жизнь не хуже военных преступников и рвали все бумаги, прежде чем выбросить в мусор, который выносил обслуживающий персонал. Помимо шестнадцатой, в доме было еще пять пустующих квартир, в которые так же было строго запрещено входить. Однако во время ночных обходов Сет ни разу не слышал, чтобы из них доносился подозрительный шум.

Может, кому-нибудь разрешили остановиться в шестнадцатой и кто-то из дневных портье позабыл сделать запись в журнале? К несчастью, они оба, и Джордж, и Петр, недоверчиво нахмурились, когда Сет в первый раз упомянул о непонятных звуках, сдавая утром вахту. Значит, остается только одно логичное объяснение: в квартиру проник посторонний.

Но в таком случае злоумышленнику пришлось бы подниматься снаружи по приставной лестнице. Сет обходил дом вокруг десять минут назад, и ничего подобного там не было. Можно, конечно, пойти разбудить Стивена, старшего портье, и попросить его отпереть квартиру. Но Сету совершенно не хотелось беспокоить начальство в столь поздний час — у Стивена жена-инвалид. Все свободное время между сменами он посвящает ей и к концу дня полностью выматывается.

Опустившись на одно колено, Сет толкнул крышку почтового ящика и вгляделся в темноту. Холодный ветер ударил в лицо знакомым запахом: древесно-камфорным ароматом гигантского бабушкиного гардероба, который в детстве был для Сета настоящей тайной комнатой; этот же запах ассоциировался с читальными залами университетских библиотек и музеями, построенными в эпоху королевы Виктории. Скромное напоминание о прежних обитателях и старине, предполагающее скорее их отсутствие, чем присутствие.

Тусклые лучи, падавшие из-за спины Сета, высветили за дверью пятачок прихожей. Ночной портье различил смутные очертания телефонного столика у стены, темный дверной проем справа и несколько квадратных метров пола, выложенного плитками из черного и белого мрамора. Остальное пространство терялось в тенях или кромешной тьме.