Мантия с золотыми пчелами - Наталья Солнцева

Все события и персонажи вымышлены автором, любые совпадения случайны.

«Ты знаешь, я люблю горячими руками

Касаться золота, когда оно мое».

(Николай Гумилев)

Владимирская область, 1976 год

Они стояли на краю ямы и с облегчением вытирали рукавами пот, заливавший глаза. Жарко, от телеги, на которой лежит тело, несет сладковатым трупным запахом…

– Пойдем… Надо быстрее покончить с этим…

В лесу звонко распевали птицы, на старом дереве постукивал дятел. Лошадь мирно щипала сочную травку. А двое мужчин тащили третьего, завернутого в серое солдатское одеяло к свежевырытой могиле. К одеялу прилипла солома, которой присыпали труп, когда везли сюда. Бросили его вниз, на глинистое дно ямы, поспешно закидали землей…

– Господи! Грех-то какой… грех!

Один крестился дрожащей рукой, второй тщательно укладывал поверх влажных комьев зеленый дерн.

– Место глухое… никто не найдет… ни в жизнь!

– Неужто не страшно тебе?

– Кого бояться-то?

С этими словами второй разогнулся, крякнул и неодобрительно покосился на товарища.

– Да не дрожи ты! Все! Забудь о том, что было. Поехали…

Они уселись на телегу, и лошадка потрусила по лесной дороге. Колеса то проваливались в заполненные дождевой водой рытвины, то подпрыгивали на кочках. Из чащи пахло сыростью и грибами.

– Опят нынче будет, завались! И насолим, и наедимся досыта. Любишь жареные опенки?

Не дождавшись ответа, разговорчивый возница затянул протяжную песню.

– Прекрати… как ты можешь? – возмутился молчун.

– А что такого? Ты это брось, дружище! Поедом-то себя не ешь…

– Неужели мы из-за какой-то бумажки… человека убили?

– Он сам нарвался! Не хотел по-хорошему!

– Из-за какой-то бумажки… – простонал молчун. – Не могу поверить…

– И не верь! Не верь! Не было ничего… Понимаешь? Не бы-ло…

– А как же… – молчун повернулся в сторону леса, где они закопали труп, и схватился за голову. – Загубили мы себя! Ему теперь все равно, а нам…

– Поздно спохватился. Снявши голову, по волосам не плачут…

– Может, тот монашек блаженным был… ну, то есть… свихнулся?

– Блаженные, они и есть истинные пророки… Им и прошлое ведомо, и будущее.

Молчун побледнел.

– Тогда нам на роду смерть написана… – подавленно вымолвил он.

Мужчина, который управлял лошадью, досадливо сплюнул и натянул вожжи, останавливая телегу.

– Тпррру-ууу… Перестань каркать, ради Христа! – одернул он молчуна. – Еще ничего не началось, а ты уже панихиду служишь! Вот повезло с напарничком…

Он спрыгнул на землю, достал из-под соломы топор и махнул молчуну рукой.

– Айда валежник рубить! Я телегу брал, чтобы дров домой привезти…

Москва, наше время

Игорь Тарханин установил дома новый компьютер, но включал его редко. Ему хватало работы в офисе. Дома он предпочитал пассивный отдых – валяться на диване, ни о чем не думая…

Избавиться от мыслей – трудная задача. Одно время он даже посещал специальные тренинги: учился расслабляться, разгружать мозг – что-то среднее между мантра[1]-йогой и психологической релаксацией. Привести ум в состояние покоя ему так и не удалось, несмотря на подробнейшие рекомендации наставников. В результате Тарханин удовольствовался тем, что научился отличать негативное мышление от позитивного, старался гасить в себе первое и развивать второе.

Сегодняшний вечер он решил посвятить ничегонеделанию. Поужинал холодным мясом, напился чаю и улегся в гостиной, одновременно являвшейся еще и кабинетом. Мысли коварно, исподволь выплыли из неведомого неиссякаемого источника и хороводом закружились в голове…

– Стоп! – вслух приказал себе Тарханин. – Хватит! Отвлекись от расчетов, парень, перестань прикидывать, сравнивать и анализировать. Дай мозгу окунуться в нирвану!

Однако вожделенные блаженство и безмятежность ускользали от него словно тени – неуловимые, неосязаемые. Он давно заподозрил, что их не существует. Есть только фантастически прекрасная мечта о них, несбыточная сказка…

Мысли о несуществующей безмятежности были ничем не лучше любых других мыслей.

– Черт! – выругался Игорь и нервно перевернулся на другой бок.

«Ты поддался негативным эмоциям, – незамедлительно откликнулся внутренний голос. – Забыл, чему тебя учили на тренинге? Если уж ты не в состоянии остановить поток мыслеформ, то хотя бы думай о приятном!»

Тарханин попробовал переключиться на приятное, отыскать в памяти моменты счастья, чистой детской радости. Вот он, голенастый беззаботный мальчишка, садится на дареный велосипед! Но радость от езды с ветерком быстро померкла, потому что маленький Игорь «не справился с управлением», упал и больно ударился, разбил себе коленку и локоть…

«Не годится! – злорадствовал его неутомимый критик. – Оплошал, брат. Поищи-ка что-нибудь действительно стоящее. Не ленись!»

Тарханину вспоминались победы на школьных соревнованиях… летние каникулы у бабушки в деревне… приз зрительских симпатий на танцевальном конкурсе… удачно сданный экзамен… и, конечно же, первое свидание… Пожалуй, короткий роман с одноклассницей Улей вышел на первый план по накалу чувств и волнующих переживаний. Уля! Сколько они не виделись? Кажется, с выпускного вечера… Они гуляли по ночному городу до рассвета, целовались, говорили всякую чепуху… В пустынных скверах сладко пахло отцветающей сиренью. Он сделал Уле предложение, она, естественно, отказала… Он решил, что жизнь кончена, и хотел броситься с моста в Москву-реку. Не смог. Вероятно, слишком сильна была в нем жажда жизни, перемен, новых впечатлений…

То первое убийственное поражение на любовном фронте повлияло на его будущие отношения с женщинами. Он дал себе зарок: осечки больше быть не должно, и заводил интрижки со смазливыми куколками, которые сами вешались ему на шею.

Гордость не позволяла ему искать встреч с бывшей одноклассницей – с того памятного дня он старательно избегал ее. Особого труда это не составило. Во-первых, Тарханины переехали – родителям дали квартиру в Отрадном. Во-вторых, всех школьных друзей-приятелей разбросало в разные стороны. Он изредка виделся с Пашкой, с которым последний год сидел за одной партой, и тот охотно делился слухами: кто где устроился, кто женился, кому повезло, а у кого черная полоса. Игорь напряженно ждал, что приятель упомянет об Уле, но тот говорил о ком угодно, только не о ней. Самому спрашивать язык не поворачивался. «Что было, то быльем поросло, – твердил он про себя. – Пашка правильно поступает. Ни к чему бередить душу!»