Тролль - Йоханна Синисало

Ханне, Марку, Петри и Тони, которые там были

АНГЕЛ

Я начинаю нервничать. После четырех кружек легкого пива лицо Мартеса плывет передо мной, как в тумане. Его руки лежат на столе совсем рядом с моими, мне видны темные волоски, худые чувственные суставы и чуть набухшие вены. Я хочу прикоснуться к нему, но наши руки как будто связаны под столом, потому что в ответ на мое движение его рука тут же отодвигается, напоминая краба, который спасается бегством.

Я смотрю ему в глаза. На лице его дружелюбная, открытая, всепонимающая улыбка. Он кажется бесконечно любящим, но в то же время — совершенно отчужденным. Его глаза — как компьютерные иконки, невыразительные значки, за которыми скрыта бесконечная вереница чудес, доступных лишь для того, кто сумеет войти в программу.

— Так зачем ты пригласил меня? Чего ты ждал?

Мартес откидывается на стуле. Расслабленно. Беспечно.

— Хотел поговорить.

— Только?

Мартес смотрит на меня так, будто обнаружил во мне нечто новое, слегка раздражающее, но не слишком существенное, компрометирующее, но не настолько, чтобы испортить хорошие отношения в коллективе. Нечто вроде неудачного дезодоранта.

— Должен честно тебе сказать, я на это не способен.

Сердце у меня начинает колотиться, слова вылетают автоматически, прежде, чем я успеваю их осознать.

— Ты первый начал.

Когда мы в детстве искали виновника школьной драки, это было важнее всего: кто первый начал?

Я продолжаю, а Мартес смотрит на меня невинными глазами.

— Я никогда не позволил бы себе оказаться в таком положении… если бы ты сам не дал мне понять, что я нравлюсь тебе. Я же говорил, что умею подавлять любые чувства. Если я не уверен, что действительно нравлюсь человеку, я не допускаю никакого развития событий. Никакого. Даже в мыслях. Боже сохрани.

Я произношу все это слишком сердито, а тем временем меня одолевают воспоминания. Я вспоминаю, как обнимал Мартеса, когда, окутанные ночной тьмой, мы прижались к покатому парапету у Дубового водопада. Я чувствую на своих губах его губы, ощущаю их табачный привкус, его усы щекочут меня, и голова моя идет кругом.

Мартес тянется за сигаретами, щелкает зажигалкой, прикуривает и с наслаждением затягивается.

— Ничего не могу поделать, такой уж я тип, что люди вечно связывают со мной свои мечты и желания.

По его мнению, ничего особенного не произошло. По его мнению, все это было лишь игрой моего воображения.

Шатаясь и прихрамывая, я добираюсь до дому к полуночи. Виной тому и пиво, и глубокая душевная рана. Моя пьяная душа зализывает сердечную рану, как кошка, и тут же снова принимается бередить ее — так язык теребит расшатавшийся зуб, вновь и вновь вызывая тупую сладкую боль. Мои мечты и желания не выносят дневного света.

Уличные фонари раскачиваются на ветру, следом за мной под арку влетают мокрый снег и опавшая листва. Откуда-то из глубины двора доносится громкий разговор.

Противная компания устроилась возле помойки. Молодежные мятые, обвисшие на задах джинсы и полоски обнаженных тел под яркими куртками. Парни стоят спиной ко мне, но по интонациям можно понять, что они подначивают друг друга, указывая на что-то, чего мне не видно. В нормальном состоянии я обошел бы эту компанию стороной — когда в темноте натыкаешься на таких типов, по телу начинают бежать мурашки, и если встречи не избежать, ты втягиваешь голову в плечи, готовясь к тому, что вслед тебе полетят непристойности и оскорбления. Но сейчас из-за Мартеса, из-за того, что все потеряло смысл, а кровь почти застыла, я подхожу к парням и останавливаюсь.

— Этот двор — частная собственность кооператива. Здесь запрещено находиться посторонним.

Несколько лиц оборачивается ко мне, раздаются смешки, потом их внимание снова устремляется вниз, к чему-то, что находится у них под ногами.

— Боишься, что укусит? — спрашивает один у другого. — Ну-ка, пни его ногой.

— Вы что, не слышите? Это частный двор. Уходите.

Мой голос становится более резким, глаза наливаются злостью, в памяти всплывают фигуры наступающих на меня старшеклассников. У них были такие же подзуживающие, полные издевки голоса: «Боишься, что укусит?» — и мне прямо в рот летит комок снега, смешанного с песком.

— Проваливай, ублюдок, — спокойно говорит совсем молодой парень. Он знает, что я для них не опаснее комара.

— Я позвоню в полицию.

— Я уже позвонила, — раздается голос у меня за спиной. Это толстая пенсионерка, она живет этажом ниже меня и работает кем-то вроде смотрительницы, чтобы платить за жилье. Бродяги пожимают плечами, дергают друг друга за рваные куртки, развязно сморкаются на землю и медленно, будто бы по своей охоте, уходят. Они направляются к воротам, по-мужски сквернословя. Последний швыряет непогашенный окурок, он летит в нашу сторону, как маленькая пылающая ракета. Но как только они оказываются на улице, мы слышим испуганный топот убегающих ног.

Женщина фыркает.

— Видать, всё же поверили.

— А полицейский придет?

— Нет, конечно. Чего из-за таких беспокоить. Я собиралась в кафе.

Выброс адреналина слегка прояснил мне голову, но пальцы, которыми я пытаюсь нащупать в кармане ключи, кажутся деревянными. Женщина направляется к воротам, и это меня устраивает, потому что в моей хмельной голове засело любопытство. Я жду, пока женщина уйдет, и заглядываю за мусорные баки.

Малыш лежит рядом с баками, прямо на асфальте. В темноте его трудно разглядеть, и поэтому он кажется призрачным.

Я подхожу ближе и протягиваю руки. Он явно слышит мои шаги, но продолжает лежать, свернувшись, только слегка приподымает голову и открывает глаза. Я наконец догадываюсь, кто это.

Ничего более красивого я никогда не видел.

Я сразу понимаю, что хочу его взять.

Он маленький, худенький и лежит в странной позе, словно у него совсем нет костей. Он положил голову между лап, его густая черная шерсть распласталась по грязному асфальту.

Ему, наверное, не больше года. Максимум полтора. Настоящий ребенок. Он совсем не такой большой и крепкий, какими выглядят эти взрослые существа на рисунках.

Он ранен и брошен или отбился от других. Видимо, те парни не успели искалечить его. Как он оказался во дворе, как попал в центр города? Сердце мое начинает отчаянно колотиться, я оборачиваюсь, как будто ожидая увидеть большую темную пригнувшуюся тень, скользнувшую от помойки к воротам и оттуда — под защиту соседнего сада.

Я действую инстинктивно. Встаю на корточки перед малышом и осторожно отвожу назад его переднюю лапку. Он вздрагивает, но не сопротивляется. Для пущей безопасности обматываю лямки рюкзака вокруг тролля так, чтобы его лапки были плотно прижаты к ребрам. Оглядываюсь и беру зверька на руки, он легкий, косточки у него как у птички, весит меньше, чем ребенок такого же роста.