Любовь в аварийном режиме - Катя Саммер

Февраль 2012 г.

— Нет, я никогда не женюсь второй раз!

Я обернулась. Та уверенность, что прозвучала в голосе сидящего напротив брюнета, не оставила меня равнодушной.

— Не зарекайся, — прошептала тихо, но музыка на площадке так некстати затихла.

— Что, прости? — впервые за вечер обратился ко мне тот самый подающий большие надежды художник, чья выставка захватила внимание всего города.

Взгляды однокурсников направились в мою сторону. Рома, уже второй час подряд поддакивающий Владилену Волконскому — ох, и постарались же родители, сердито нахмурил брови. Да, я помнила, что он просил быть вежливым с этим парнем и его тонким устройством души. Ведь с помощью Волконского наша группа могла выиграть конкурс для серьезного издания и получить пропуск в большой мир журналистики сразу после экзаменов. Но что мне выжать-то из затянувшегося скучного монолога об искусстве? Для победы я искала яркие, терпкие детали, а не вот это все.

— Никогда не говорите никогда! — заявила я, задрав выше подбородок.

Рома пнул под столом мою ногу. Смолчать следовало? Ну, со сдержанностью и чувством такта у меня всегда имелись проблемы. Может, поэтому и брала неплохие интервью, выворачивая людей наизнанку.

Мужчина сел, облокотился на колени и сузил глаза, рассматривая откровенно и без церемоний. Он был дьявольски хорош собой, не поспоришь. Я вдохнула глубже, чтобы удержать пульс от забега с препятствиями.

— Давай без прелюдий, сразу на «ты», — ухмыльнулся, и уголки век исполосовали тонкие морщинки.

Сколько ему было? Около тридцати? А в глазах будто груз семи прежних жизней отразился.

Что ты прячешь за этими бравадами о высоком, а?

Я согласно кивнула.

— Итак, — он хлопнул в ладоши и обратился ко всем, но взгляда от меня не отвел, — кто, о чем хочет спр-росить?

Его «р-р» звучало так звонко и интересно. Будто когда-то у него был дефект речи, который со временем исправили, но остался след.

Все оживились. На фоне загремели голоса. А мой язык неожиданно онемел. В голове роились десятки вопросов, но я так и застыла с приоткрытым ртом. Никогда не чувствовала ничего подобного. Как зачарованная маятником, под его взглядом молча ловила каждое слово. Тайком рассматривала зачесанные назад густые волосы, которые он то и дело терзал ладонями, блестящую сережку в носу, щетину на щеках. И думала о том, сильно ли она колется.

Боже.

Надеялась спрятать глаза в обивке дивана, но остановилась на рукаве его куртки со следами краски. Затем с интересом отметила татуировку между большим и указательным пальцем левой ладони. А после широкий кожаный браслет, который мужчина сжимал каждый раз, как ему задавали личный вопрос.

Прошел час или пять минут, а Волконский по-прежнему смотрел — даже пялился — на меня. Лишь изредка отвлекался на ребят и официанта. Подмечал каждое мое нервное движение, каждый угловатый жест. Я не знала, куда деться, кусала губы, чем только сильнее забавляла его.

Он явно издевался, провоцировал меня. И я раз за разом проигрывала ему, отводя глаза. Это была какая-то извращенная игра, которая волновала слишком сильно. И она вышла за рамки, когда его взгляд открыто поселился в разрезе моего платья.

— Почему ты развелся? — спросила я, чтобы стереть ухмылку с его губ.

И повисла тишина. Даже Света перестала смеяться.

Наваждение отпустило меня, я собралась, вернула безучастное выражение лица. То была ерунда какая-то, временное помутнение рассудка. Мне незачем его бояться.

— Твоя главная картина. Та, что с вырванным из груди сердцем. Ты написал ее сразу после разрыва с женой. Так почему ты развелся?

Скулы Волконского напряглись, губы вытянулись прямой линией. Он вновь потер коричневый браслет, а я сумела разглядеть часть татуировки на тыльной стороне ладони — римские цифры. И что бы это значило?

— Соня! Наш гость предупреждал, что не говорит…

— Да брось, Ром! Мы все здесь собрались, чтобы узнать это. Только так мы выиграем. Только это всех интересует! Потому что он молчит и защищает свою жену, которая…

— Хватит.

Я вздрогнула и сжалась от голоса Волконского. Посмотрела на него и поняла, что все же перегнула. Нервы ни к черту.

— Извините, — быстро засобиралась, бросила телефон в сумочку, — мне лучше уйти. Не знаю, что на меня нашло.

Избегая смотреть на мужчину, попрощалась с ребятами и выскочила в темный коридор. Со мной творилось что-то неладное: ноги подкашивались, покалывало глаза, руки тряслись и не попадали кнопкой в замок сумки. Я на ходу накинула пальто и уже дернула на себя массивную дверь, чтобы выбраться из этого бара.

— Постой!

На плечо легла тяжелая рука. Не хотела оборачиваться.

— Я могу тебя подвезти.

Какого дьявола все-таки обернулась?

Свет лампы упал на лицо мужчины, что оказался неожиданно близко. Его глаза: не разглядела их раньше из-за тусклого освещения в главном зале. Его глаза были откровенно синего цвета, как бушующий океан. Сразили меня. С моей-то любовью к тропам сравнение вышло до смеха банальным, но только вспомните «Девятый вал»! Влекущие, глубокие. Я утонула.

— Ты сказал, что живешь здесь недалеко, а мне в Радужный, за город, — еле выдавила слова и тяжело сглотнула, потому что он не отрывал взгляда от моих губ.

— Значит, нам не по пути?

Спросил серьезно, но глаза лучились.

— Не по пути.

Едва ответила, он притянул меня и поцеловал. Просто прижался губами, не двигался, а мой мир уже сошел с ума. Дьявольская невесомость!

Спустя миг он решил отступить, но я обвила его шею руками. Усмехнулся мне в губы, и я почувствовала привкус кофе на языке. Про какие к звездам бабочки в животе твердили все книжки, если у меня там зрел целый вулкан?

Потом была машина: отодвинутое переднее сидение, тесные объятия, неразборчивый шепот. Очнулась я в лифте отеля. Смутилась немного, но его нетерпеливые поцелуи на моей шее заставили позабыть обо всем.

Бутылка вина, которую презентовал менеджер гостиницы, так и осталась неоткрытой, зато простыни смяли мы знатно. Все, что происходило ночью, навсегда отпечаталось в памяти. Потому что такого со мной не случалось никогда. Я ушла за все грани и пределы, улетела в космос и возвращаться не желала.

Утро ворвалось в сознание слишком внезапно. Именно сегодня после трех необычайно пасмурных недель, как на грех, засияло солнце. Разбудило меня, пробравшись в окна. А так хотелось еще немного поблуждать в стране грез.