Метка рода - Властелина Богатова

— Скажи мне вот что, Далебор, — послышался сквозь поднявшийся шум разговоров спокойный голос Любицы, — кто ныне на пограничье теперь враг нам, а кто друг? Ты всё рассказываешь о степняках этих, а я в толк взять не могу, кто они нам ныне будут.

Не одна Вейя сейчас залюбовалась его ликом пригожим. Красивое лицо сотника озарилась улыбкой — тёплой, простой — но скрыто в ней было многое. Золотистые глаза, словно мёд на солнце, под кудрями, что падали на поблёскивавший потом лоб, сверкнули лукаво. Сотник, взяв чару, приподнялся.

— Так всё важное тебе сказал, княгиня, — почтительно склонился, да всё равно будто проскользнула в жесте этом простом насмешка. — Муж твой возвратиться вскоре — ждать недолго, сам тебе и расскажет.

От такой дерзости у Любицы аж ноздри дрогнули.

Душно было в шумной гриднице князя Годуяра. Так душно, что платье липло к спине Вейи, и кололо на лбу очелье с навешанными на них гроздьями подвесок — тяжёлых, богатых — по случаю гульбища, что затеяла в нынешней вечер княгиня Любица. Разгорячало нутро и подошедший к концу Серпень[1], что, казалось, хочет заморить совсем напоследок уходящей жарой, лишить рассудка невыносимой ночной духотой, что в последнее время выгоняла челядинок из хоромин томиться на уличных лавках. И сейчас через раскрытые низкие дубовые двери влетал скудный, напоенный речной свежестью сквозняк, но его вовсе не хватало, чтобы дышать полной грудью и думать ясно. Густеющая духота только больше пьянила и без того напившихся мёдом мужей да жён. Ели, пили, разговаривали — только и слышны с разных концов хохот да женские пересуды.

Веселье ныне важное и радостное — вернулся Далебор, сотник князя, с вестями разными, и уж не терпелось всем узнать, что творится на землях степных и чего ждать от племён близких южных. Сотник рассказывал, никто его не перебивал. Вейя о том мало что знала и понимала — никто ей на хвосте весточки не приносил, потому и ловила каждое слово, к разговорам прислушивалась внимательно. Тревога за отца родного, что отбывал уж месяц в землях неспокойных, сражаясь в сечах наравне с князем, крутила и изводила, спать не давала по ночам. Вот и пошла на пир шумный только ради того, чтобы услышать хоть какие-то известия с краёв чужих диких, да только своим появлением за столом общим вызвала недовольство в глазах Любицы — не желала та видеть её рядом с собой, да всё же приходилось — родственница как-никак мужнина, хоть и дальняя, из-за стола не выгонишь. Смирилась с тем, что Вейя рядом сидит, по правую сторону от перста — как и положено. Только и видно, как гневно поблёскивали глаза её серые, словно грозовое небо, нагоняли на душу холод. Да и сама княгиня, что роднилась кровью с северами — молодая, видная, высокая, статная. Она только зимой подарила князю первенца — наследника крепкого, здорового.

Любица, как смолк Далебор, за чару резную взялась, словно хотела опору какую найти. Взгляд её застыл словно, чуть ли не льдом покрылся. Вейя проследила, туда же посмотрев, да лучше бы не делала этого. Жар так и прильнул к щекам, загорелся углями на коже, обжигая Вейю с головы до ног, дыхание, кажется, забыла, как поймала на себе горячий, словно раскалённое железо, взор Далебора.

Вейя, очнувшись, разжала подрагивавшие пальцы — так пронял взгляд сотника, положила ложку, посмотрела на Любицу. У княгини, казалось, губы дрогнули от негодования, взявшегося не пойми с чего.

— Отвечай, когда я прашиваю, —  чуть резко велела Любиица и на этот раз гнева своего не скрывая,— а о чём с мужем буду толковать, то уже не твоя забота.

Далебор лениво даже — уж теперь куда деваться, коли поймала княгиня его на крючок — отлепил от Вейи свой внимательный взгляд, от которого хотелось малодушно соскользнуть с лавки под стол спрятаться, перевёл его на княгиню.

Любица слыла в весях здешних своим нравом пылким да остротою слова, которое порою вперёд стрелы пущенной разило. Вот и сейчас княгиня рода трёх княжеств, казалось, нарочно пытать принялась Далебора, норов свой спесивый выказывая, чтобы в глазах людей грознее казаться. Вейя даже дыхание задержала, так холодны стали очи владычицы Кряжича.

— Прости, княгиня, за слова резкие, мёд ныне у тебя крепкий, развязал язык, — Далебор серьёзным оставался, но глаза всё равно усмехнулись, как будто ещё гуще колыхнулся в них отсвет костра, и понятно стало, что пьян он уже был.

Все кругом будто притихли, вслушиваясь в речи сотника и княгини, взоры на неё устремляя, да всё больше девки на сотника взгляды бросали, млея, ещё больше густел румянец на их щеках. Верно, недаром с губ не сходит у подруг княгининых имя сотника. С придыханием и тайной говорили о нём не зря, стало быть — Вейя убедилась. Бередит и мутит сердца женские взором своим жарким и статью молодецкой не даёт покоя. Привык, верно, собирать на себе жадные взгляды девиц, что толпами вокруг него вились. Он ведь свободный совсем, всё в походах — в княжестве не сидит, некогда, да и не скучно ему, когда внимания, что хоть горстями черпай — отчего бы свободным не походить? Жену взять успеется, а коли в сече голову сложит — так и быть тому, с судьбой не поспоришь — так толковала волхвица княгинина Доброрада. Далебор весь пир с самого начала и не смотрел ни на кого будто, потому Вейе вовсе не по себе стало, когда поймала его взгляд, на неё обращённый.

— В землях степных неспокойно — давят канугары полян, угрозой нависая над нами, — сотник обвёл взглядом гридней и мужей княжеских, — торговые пути из степей к нам опасны ныне, боятся купцы ходить. Князь посыльного отправил с наказом собираться родам в Каручае, позвал он и сына кагана Ибайзара — Тамира, что берёт ныне под своё крыло многие племена степные, силу свою набирая. Будет говорить и решать, как ныне нам быть. Ну а уж сумеем договориться или, напротив, ещё больше врагами станем — то сбор и покажет.

Княгиня губы скривила — не по душе пришёлся ответ Далебора. Хазаряне — племя горячее, и дружба у них так же крепка, как и ярость — сожжёт всё, коли пыхнет, жестоки они в бою и безжалостны, а тут Годуяр задумал к княжему столу позвать и самого кагана[2], чего не случалось никогда.

Вейя вздрогнула, выныривая из задумчивости, как загромыхали голоса мужицкие, забурчали, запереговаривались: кто возмущение своё выказывал, кто уж яриться начал, но если князь решил, знать, так тому и быть. Любица наблюдала за разгоравшимся спором, рукой взмахнула, велев прекратить ропот.

------------------------------------------

[1] Серпень — август.

[2] Каган — высший титул суверена в средневековой кочевой иерархии. Хан ханов.

Любица, раздумав немного, хмыкнула — не успокоили, видно, слова сотника княгиню, и Вейю не утешили — только ещё большую муть внутри подняли.

— Глупости говоришь, Далебор, может ты не так понял что, слушать тебя больше не хочу, — бросила в ответ Любица. — Темир — хазарин этот — хоть и стал заступой для своего народа, но друг он ненадёжный, соратник и подавно.