Плати за ошибку, Бес! - Олеся Егорова

Передо мной лежал человек, которого я ненавидела почти всю свою сознательную жизнь. Ненавидела так сильно, что вены горели при одной лишь мысли о нём, а внутри просыпалась такая жажда крови, что иногда даже самой становилось страшно, что я могу быть такой. Раньше я думала, что он мёртв. Так мне сказали. Но жизнь такова, что достойные, любимые многими люди, умирают, и их уже не вернёшь. А такие, как он воскресают из мёртвых сотни раз. Я пришла в этот дом, чтобы отправить человека, лишившего меня семьи, в ад. И нет, я не думала, что это будет просто. Я знала, что мне придётся пройти через ад вместе с ним. Всколыхнуть в себе самые тёмные уголки души, вытащить наружу всю ту боль, что я испытывала долгие годы. Но я всегда была уверенна, что если отправлю его на тот свет, то сделаю мир чище, лучше. И, как это часто бывает, всё оказалось сложнее. Его окружение было другим, не таким, как я себе представляла. Его здесь любили, искренне, и люди, знающие его, считали, что он хороший человек, что он не убийца. Только я знала истину. Я смотрю на эту татуировку на его запястье, и понимаю, что все эти годы помнила её в мельчайших деталях. Каждую завитушку, каждый крючок чернил, выведенные на смуглой, матовой коже, отпечатаны в моей памяти так остро, словно выведены кинжалом по нежной плоти. Мне тяжело было смотреть на неё первые дни. Мысли и желания метались из крайности в крайность. Иногда мне хотелось сжать свои пальцы на его шее, и давить до тех пор, пока я точно не буду уверенна, что он уже не вернётся. А иногда я хотела, чтобы он открыл глаза, хотела задать один единственный вопрос. За что? Но он по-прежнему не мог проснуться. Я не знаю, что именно чувствуют люди, находящиеся в коме, но надеюсь, что все эти дни, он блуждает в своих худших кошмарах. Если они, конечно, у него есть. Никто не знает, почему его прозвали именно так — Бес. Но для меня это лучшее название человека, разрушившего мою жизнь. Для меня он не только бес, он гораздо хуже. Он самое страшное воплощение греха в теле человека. И я вошла в этот дом с одним единственным намерением, отомстить за смерть своих близких. Почему я до сих пор этого не сделала? Сложно сказать. Именно сейчас, в данный момент, он безоружен. Я могу убить его меньше чем за минуту, и никто, никогда не узнает, о том, что это мои руки вырвали душу из этого тела. Такого же дьявольски красивого снаружи, как и мерзкого и гнилого в душе. Я много раз рассматривала его, видела каждый сантиметр его тела, ведь именно это и есть моя работа. Я его сиделка, и должна поддерживать в нём жизнь. Для этого меня наняли. Я меняю капельницы, слежу за работой аппарата искусственного дыхания, обрабатываю его тело, чтобы оно сохранилось к моменту, когда он очнётся. Моменту, которого все так ждут. Эта русская девушка, хозяйка дома, она даже назвала сына в его честь. Полина говорит, что он спас ей жизнь, пожертвовав свою. И что бог дал ему второй шанс. Но я знаю, насколько он далёк от бога, и это не ему дан второй шанс, а мне. Шанс заставить его поплатиться за мою боль и скорбь. За весь тот ад, что я носила в себе последние тринадцать лет. За огонь, сжигающий меня изнутри изо дня в день, без права отступления. Он лишил меня всего. Семьи, счастливого детства, студенческой жизни, которой жили мои сверстники, даже чёртовой первой любви он лишил меня. Потому, что я не могу любить. Моё сердце лопнуло в тот день, когда я похоронила родителей и брата. С тех пор я не могу жить нормальной жизнью. Не могу улыбаться, смеяться, не могу позволить себе быть счастливой. Всё это если и есть в моей жизни, то это лишь игра. Так же, как и сейчас. Мне многое пришлось сделать, чтобы попасть в этот дом, чтобы подобраться к нему как можно ближе. Я ненавижу себя за то, что мне приходится обманывать тех, кто этого не заслуживает, чтобы сохранить своё положение в доме. Скоро всё закончится. Даже сейчас, в эту минуту я могу всё закончить, но рука дрожит, а жидкость в шприце, от мелкой тряски, превратилась в маленький водоворот. Я наблюдаю за ним, не моргая, а в голове так же мысли заворачиваются в смерч, сметающий всё на своём пути. Я не могу убить его. Мою мать и брата он убил во сне. Они даже не успели понять, что произошло. Было бы честно, чтобы он умер так же. Но он этого не достоин. Он должен знать, за что умирает. Чувствовать, видеть, пропитать каждую клеточку тела страхом за свою мерзкую жизнь. И плевать, что я женщина. Плевать на слова дяди, что я не справлюсь. Он ведь не чувствует того же, что и я. Да, он любил своего брата и его семью, но его мужское сердце восстановилось гораздо быстрее, чем моё. У него было много дел. Спасти компанию, воспитать меня. Ему некогда было скорбеть. Я же кипела в своей боли тринадцать лет. Чёртову дюжину. И всё это время, каждый день, каждую минуту я жалела, что убийца моих родителей уже мёртв. А год назад оказалось, что он жив, и я оказалась здесь не раздумывая. Но вопрос «за что?» всё ещё в моей голове. Я всё ещё не знаю, что двигало им, когда он взял в руки пистолет. И это не единственная причина. Я не он, я не могу убить беззащитного. И это парадокс. Получается, что для того, чтобы убить Беса, мне нужно сделать так, чтобы он выжил. И тогда он ответит на мой вопрос, а после я выстрелю в упор, глядя глаза в глаза, и буду с удовольствием наблюдать, как его мозги растекаются по стене.

Нет, я не сделаю этого сейчас. Я подожду. Я ждала целый год, прежде чем смогу до него добраться, и подожду ещё. Снова посмотрела на него, и удивилась. Сейчас он казался умиротворённым. Каждый день, в одной и той же позе. Лицо спокойно, и разглажено от морщин. Он спит, а я плавлюсь от ненависти рядом с ним. И он действительно красив. Многие женщины, наверняка, сходили по нему с ума, но они не знали, что за красивой внешностью скрывается чёрная, гниющая душа. Я это знала. С самого начала.

Обернулась к двери, проверяя нет ли кого-то в коридоре, затем слила препарат в горшок с цветком, а шприц убрала в карман. Поправила на нём покрывало, и в тот момент, когда я развернулась, чтобы уйти, его рука резко взметнулась вверх, и ухватила меня за запястье. Жёстко, цепко, болезненно, так, что наутро обязательно появятся синяки. Я вскрикнула от страха и неожиданности, пытаясь вырвать руку, но он не отпускал.

— Кто ты? — Он смотрел строго в потолок, не оборачиваясь в мою сторону.

— Ваша сиделка. Элена. Меня зовут Элена.

— А почему я ни хрена не вижу, Элена? — Отчеканил каждое слово, и так и не повернул ко мне взгляд.

Год назад.

Мы сидели у камина, в молчании и тишине. Каждый скорбел по-своему, но не говорил ни слова. Дядя пил виски, который открывал лишь по особым случаям. Сегодня прошло открытие благотворительного фонда, памяти моего отца. Двенадцать лет назад он был убит в своём доме, вместе с моей мамой, и шестнадцатилетним сыном. Меня оставили в живых. Дядя сказал, что со мной просто не успели расправиться, потому что приехал он, и спугнул убийцу. Мы до сих пор не знаем, что именно он искал в доме, и за что он лишил жизни мою семью. Я потеряла память именно на этот короткий отрывок времени. Мне было семь, и меня нашли в кабинете отца, рядом с его мёртвым телом. Единственный обрывок памяти, что сохранился в моей голове, это татуировка на запястье убийцы. Трезубец. Символ дьявола, или бога. Я до сих пор не знаю, кем из них он себя возомнил, нанося подобный рисунок на кожу. Я не сказала об этом полиции. Дядя обещал, что найдёт этого человека, и отомстит. И я верила. Даже в семь, я чётко, в одно мгновение, осознала, что такое месть, и какой сладкой она может быть. Спустя несколько месяцев дядя сказал, что человек с трезубцем на запястье мёртв, и мои родители отомщены. Но он не убивал того человека, он умер сам, и это уже месть. Мы продолжили жить дальше. Дядя заботился обо мне, управлял компанией, а мне она была не нужна. Уже тогда, где-то в глубине души я понимала, что именно из-за денег отец потерял свою жизнь, и жизнь своей семьи. Даже мою. Потому что с тех пор я лишь существую.