Медный всадник - Полина Саймонс

* * *

Никто не знал, что она родится… 23 июня 1924 года с семиминутным интервалом на свет появились близнецы. Семья радовалась долгожданному мальчику, и, казалось, никому, кроме семилетней Даши, не было дела до девочки: «Вы все можете взять себе черненького, а я беру беленькую… Я хочу назвать ребенка Таней».

Семнадцать лет спустя никто не мог поверить, что она выжила: голод, цинга. Сцепить окровавленные зубы, чтобы протянуть еще день. «Еще укол витамина. Еще двести граммов черного, как уголь, хлеба». Многие жители Ленинграда умерли во время блокады 1941–1944-го, но только не хрупкая блондинка Таня, которая 22 июня, когда радиоэфир разорвала весть о начале войны, поступила скорее как легкомысленная француженка, чем как рассудительная советская девушка, – надев белое в красные розы платье, она сделала шаг навстречу своей второй половинке. И перешла дорогу сестре.

Естественно, молодой лейтенант Александр Белов не принадлежал целиком и полностью Даше. Как выяснится позже, он даже СССР, за который был вынужден проливать кровь, принадлежал не в полной мере. Да, такое могло случиться только с Татьяной: из всех парней ее сердце слепо выбрало поклонника сестры, из всех русских солдат и офицеров Татьяне приглянулся… американец! Но пусть это будет только их секрет, ведь он поведает девушке о своем прошлом с глазу на глаз. Парочка готова наперебой цитировать «Медного всадника» Александра Пушкина. Более беспечных и окрыленных своим чувством влюбленных трудно вообразить… в мирное время и если бы не Даша. Поэтому Тане ничего другого не оставалось, как собирать на родном заводе танки – столовые приборы, которые она укладывала ранее, стоя на конвейере, были больше не нужны: есть стало нечего. А как тяжело ей давалось маскировать любовный треугольник под квадрат, притворяясь, что принимает ухаживания рядового Черненко, отвращение к которому силилась побороть: его тонкие, словно «две связанные вместе аптечные резинки», губы отнюдь не звали к поцелуям! Каково это – поверять свои сердечные тайны стене, отвернувшись от сестры, даже в кровати не перестающей щебетать об Александре?

Татьяна и Александр – ради них рожденной в СССР американке Полине Саймонс пришлось вспомнить все, что она так старалась забыть. Родина украла у маленькой Полины отца: тюрьма, лагеря, ссылка… Едва избавившись от акцента, Полина начала скрывать, что родилась и выросла в Советском Союзе. Она говорила и писала исключительно по-английски, пока однажды в Америке, в час, когда ее американский муж спал и видел сны и американский младенец мирно посапывал в колыбели, перед ней не предстали они: Александр и Татьяна гуляли по темному, пустому, охваченному войной Ленинграду, они были безумно влюблены друг в друга. Он был высокий, она – пониже, на плече у него висела винтовка.

Миссис Саймонс вернулась в Россию вместе со своим отцом, чтобы найти материалы для новой книги. Ее ждали долгие часы в библиотеке, где она изучала историю, и разговоры с выжившими блокадниками, включая ее родственников и близких друзей семьи.

Эта пара позвала Полину в эпоху, где сейчас предстоит оказаться и вам, бесстрашные читатели. Добровольцы на рытье окопов, фельдшеры взамен убитых осколочными бомбами докторов – выбирайте себе роли, потому что у вас нет шансов остаться ни равнодушными, ни безучастными…

Марсово поле

1

Свет просачивался в окно, разбрызгивая утро по всей комнате. Татьяна Метанова спала безмятежным сном человека, довольного жизнью, исполненного радости теплых белых ленинградских ночей, околдованного жасминовым ароматом июня, но более всего опьяненного жизнью. Сном беззаботной юности.

Спать ей оставалось недолго.

Когда солнечные лучи, постепенно осветившие всю комнату, переместились к кровати, Татьяна натянула на голову простыню, безуспешно пытаясь отгородиться от неумолимого наступления света. Но тут приоткрылась дверь, и полы заскрипели под чьими-то ногами. Скорее всего это сестра Даша.

Дарья. Дашутка. Дашенька. Дашка.

Самое дорогое, что есть у Татьяны.

Однако сейчас ей больше всего на свете хотелось придушить сестру. Негодница пытается растолкать ее, и, кажется, это ей удается.

Сильные руки Даши энергично тряхнули Татьяну; мелодичный голос противно шипел:

– Ш-ш-ш! Ну же, Таня, проснись! Вставай.

Татьяна протестующе замычала, но Даша сорвала с нее простыню.

Никогда еще разница в семь лет не была столь очевидной. Черт возьми, как спать хочется! И что этой Даше…

– Отстань! – пробормотала Татьяна, безуспешно ловя простыню. – Не видишь, я сплю! В конце концов, ты мне не мать!

Дверь снова открылась. Половицы снова скрипнули. Вот теперь это действительно оказалась мать!

– Таня! Ты проснулась? Немедленно вставай!

А вот мамин голос мелодичностью не отличался, тут уж ничего не скажешь! Да и вообще в Ирине Метановой не было ничего гармоничного. Маленькая, шумливая, громогласная, бурлившая переполнявшей ее отрицательной энергией. Волосы придерживала повязанная концами назад косынка: вероятно, она все утро проползала на коленях, отмывая коммунальную ванную. Голубой летний сарафан был помят, на лбу выступили капли пота. Очевидно, воскресный день особой радости ей не принес.

– Ну же, мама, – проныла Татьяна, не поднимая головы.

Дашины волосы коснулись ее спины. Опершись о бедро сестры, Даша наклонилась и чмокнула ее в затылок. Мимолетная нежность сжала сердце Татьяны, но, прежде чем Даша успела что-то сказать, резкий мамин голос резанул по нервам:

– Немедленно поднимайся! Через несколько минут по радио передадут важное сообщение.

– А вот где была ты прошлой ночью? – шепнула Татьяна сестре. – Явилась чуть не утром!