Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

* * *

Моим детям Аддину и Шахире

Целую вас миллион, биллион, триллион раз и люблю бесконечно…

Это всего лишь правдивый рассказ о том, как члены одной королевской семьи в одной отдельно взятой стране и в один отдельно взятый отрезок времени пытались сделать из меня настоящую мусульманку. Он ни в коем случае не задуман как обвинение против всех мусульман вообще или против ислама. Я глубоко убеждена в том, что в основе любой религии лежит добро. Зло появляется, только когда люди, искушенные в манипуляциях, пытаются использовать ее в своих политических или иных целях.

Когда мне впервые предложили написать книгу о том кошмаре, в который превратилась моя жизнь в 1992 году, после похищения детей, я испугалась, потому что была уверена, что никогда не смогу связно рассказать об этом. Но потом, возвращаясь мысленно к этому предложению, я начала понимать, что настанет день, когда Аддин и Шахира захотят из первых рук узнать о том, что случилось с ними, и о причинах, заставлявших меня принимать те или иные решения. Желание рассказать им правду придало мне силы, и все-таки я не без опасения села за компьютер и попыталась из кусков и обрывков воспоминаний составить более или менее связный рассказ о своей жизни. Идея написать автобиографию в тридцать лет казалась смехотворной даже мне самой, но я знала, что должна сделать это ради своих детей.

Иногда писать становилось слишком больно. В такие дни я просто забиралась в постель и старалась ни о чем не думать. В другие – какой-нибудь неожиданный поворот событий заставлял меня надолго откладывать книгу и опять вступать в бой за Аддина и Шахиру. Но тем не менее постепенно я поняла, что эта работа нужна не только моим детям, но и мне самой. Она дала мне возможность заглянуть в себя и под всеми слоями боли, обиды и горечи разглядеть наконец, кем же я стала после всего, что случилось. Одна из самых важных вещей, которой я научилась за это время, – это умение даже в отчаянии обретать надежду, и я очень хочу, чтобы и мои дети умели это делать, хотя я и не смогу научить их сама.

Живу надеждой…

От страшного крика лопается голова, меня захлестывают волны отчаяния и ужаса, паника сковывает тело. Я чувствую, как меня обнимают чьи-то руки, слышу чей-то голос, слова… Но крик продолжает звучать в ушах, и ужас не отпускает, хотя я уже понимаю, что это был мой собственный крик и что мне опять приснился кошмар – тот самый, что снится почти каждую ночь, тот самый, из-за которого я боюсь ложиться в постель по вечерам и не решаюсь задремать днем.

Мои дети, мои малыши с их сияющими мордашками, нежными телами и худенькими ручками и ножками никогда не улыбаются мне в этом сне. Они пустыми глазами смотрят прямо перед собой и видят только зеркальную стену. В отдельных комнатах, в которых нет ни дверей, ни окон, они сидят на своих кроватках, и я вижу, как беззвучно двигаются их губы, произносящие слово «мама». Они повторяют его снова и снова, испуганно и растерянно, но я слышу не их, а чьи-то чужие голоса. Я пытаюсь разбить эту стеклянную стену, пытаюсь крикнуть, что спешу к ним, что люблю их и что все будет хорошо, но дети не слышат меня. Не слышат и продолжают звать.

А потом начинается смех: издевательский, злой и такой знакомый. Так смеется мой бывший муж. Янг Амат Мауля (то есть Его Высочество принц) Раджа Камарул Бахрин Шах ибн Янг Амат Мауля Раджа Ахмад Бахаруддин Шах. Или проще – Бахрин.

Мои сны похожи на страшный фильм, который, не успев закончиться, тут же начинается с самого начала. Они всегда одинаковые и всегда ужасающе реальные. Я просыпаюсь оттого, что меня обнимают руки моего спасителя, и пытаюсь бессвязно рассказать обо всем, что видела, словно хочу и его затащить в это непрекращающееся безумие. Я дрожу и всхлипываю, а он гладит и покачивает меня, и сознание начинает постепенно возвращаться, а за окном уже брезжит рассвет. Это всего лишь сон… ночной кошмар… кошмар, в который превратилась моя жизнь… плата за выбор, сделанный в семнадцать лет. Плата за то, что однажды я была принцессой.

Мои первые воспоминания относятся, по утверждению надежных источников, к семимесячному возрасту. Я помню, как с наступлением сумерек сгущались тени на стенах в комнате моей матери. Помню, как жаркими вечерами, какие бывают только в Австралии, соседи поливали из шлангов свои садики и аромат тек в дом через открытые окна и жалюзи. Главным предметом в маминой спальне был громоздкий белый комод, на котором красовались большое круглое зеркало, несколько расписных сувенирных тарелочек, мамины четки и ее драгоценный транзисторный приемник. Кроме того, вдоль стен, одна напротив другой, стояли две узкие кровати, накрытые когда-то темно-лиловыми, но уже выцветшими вышитыми покрывалами. При взгляде на них мне всегда делалось грустно – они казались такими же усталыми и блеклыми, как моя мама.

Отчетливо помню, как меня укладывают на ту кровать, что напротив окна, и мама наклоняется надо мной, неумело пытаясь поменять пеленку. Ее лицо с голубыми глазами и вполне галльским носом, в обрамлении темно-русых, заколотых кверху волос, в моих детских воспоминаниях связано с болезнью и отчужденностью. Оно никогда не приближалось ко мне настолько, чтобы я могла потрогать его или исследовать своими пухлыми младенческими пальчиками. Тот давний вечер особенно часто вспоминался мне, когда много лет спустя мне самой пришлось делать выбор между пеленками и одноразовыми подгузниками. Проблема была однозначно решена в пользу подгузников с их фиксирующими липучками. Дело в том, что в тот раз мама умудрилась булавкой пришпилить чистую пеленку прямо ко мне. Естественно, я испустила возмущенный вопль. Моя молодая, неопытная мать перепугалась и бросилась за помощью, а я осталась лежать на кровати в пеленке, пристегнутой прямо к коже у меня на животе. Помню, что, оставшись одна, я на секунду перестала кричать и успела сообразить, что на самом деле мне не так уж и больно, но потом набрала в грудь побольше воздуха и заорала снова. А потом в спальню прибежала бабушка и спасла меня. Мне кажется, что именно с этого памятного эпизода с булавкой в моих отношениях с мамой образовалась трещина, которая с годами становилась все шире и шире.

Я родилась в больнице имени Джесси Макферсон в Мельбурне 5 июля 1963 года в восемь сорок восемь утра. При этом знаменательном событии совершенно точно присутствовала моя мама, но кто кроме нее приветствовал мое появление на свет, мне неизвестно. Думаю, что, увидев меня впервые, мама пережила большое разочарование. Будучи голубоглазой и светловолосой австралийкой англосаксонского происхождения, она ошибочно предполагала, что и я буду выглядеть примерно так же. Совершенно безосновательная надежда, учитывая тот факт, что мой отец был китайцем. Вместо белокурого ангелочка маме вручили кареглазое и темноволосое вопящее существо, не похожее ни на одного другого младенца в родильном отделении больницы. Уже тогда было совершенно ясно, что меня никогда не пригласят сниматься в рекламе душистого мыла.