Меня прислал Чарли - Картер Браун

Кэйт Данн, свернувшись клубочком, полулежала в своем кресле; растрепанные волосы, походившие на слегка разворошенную копну спелой пшеницы, закрывали один глаз и часть лица. Ее равномерно вздымающаяся грудь отчетливо вырисовывалась под переливающейся тонкой муаровой тканью голубой пижамы. С точки зрения праздного наблюдателя, единственным, что нарушало эту продуманную мизансцену, было излишнее количество тугой плоти, представляющей восхитительную панораму величественных холмов и уютных долин.

Мисс Данн принадлежала к тому редкому типу женщин, которые излучают одновременно невинность и сексуальность. С моей точки зрения, это вопиющее противоречие, но как подобное ни называй, стоило ей состроить мне глазки, как всякий раз это приводило меня в состояние, близкое к безумию.

— Привет, Ларри! — Она тепло улыбнулась и осторожно отвела прядь белокурых волос, попавшую в уголок рта. — Ты все еще одет... Неужто и все остальные, кроме меня, тоже страдают бессонницей?

В дальнем конце комнаты появилась Фрайда Ансель, которая, на секунду замедлив шаг, окинула нас равнодушным взглядом.

— Остальным ничего другого и не остается! — кисло заметила она. — Что этот паралитик недоросль о себе воображает? Собрать совещание в два часа ночи — да еще по поводу какого-то сценария!

Она поправила свою безупречную прическу — два блестящих воронова крыла, расходящиеся строго от прямого ряда и обрамляющие овалом тонкие черты ее холодного красивого лица, — довольно громко шмыгнув носом. Простое белое платье без пояса плотно облегало ее тонкую фигуру, делая Фрайду больше, чем обычно, похожей на Снежную королеву из сказки.

— Может быть, Эдди Сэквилл, — предположил я, — воображает себя величайшим комиком телевидения — тем самым парнем, который неизменно занимает одну из верхних строчек всех рейтингов? А может быть, по его мнению, тот факт, что на наших костях еще осталось кое-какое количество мяса, доказывает, что мы недостаточно усердно отрабатываем свои деньги?

Постепенно я входил в раж, не обращая внимания на отчаянные сигналы, которые посылали мне большие синие глаза Кэйт, — я не хотел верить слухам о том, что Фрайда Ансель делит с Эдди его королевское ложе, даже если Кэйт в это и верила.

— Может быть, — продолжал я ироническим тоном, — Эдди созывает совещание в два часа ночи потому, что он — человек-вампир и надеется, что в наших жилах еще осталось несколько капель теплой крови, даже после того, как мы отработали восемь долгих месяцев в его шоу?

— Неплохо сказано, Ларри, ей-богу, — раздался вдруг до ужаса знакомый гнусавый голос за моей спиной. — Я ценю подобную лояльность, особенно со стороны такого писаки, как ты, который уже сто лет дурачит меня, притворяясь лучшим автором в нашем шоу.

Мне следовало бы давно запомнить, с досадой думал я, что Эдди никогда не входит в комнату, как все нормальные люди, а всегда подкрадывается незаметно — черт бы побрал его неслышную походку! Я обернулся с неохотой и посмотрел на него — в это до ненависти знакомое лицо, при виде которого больше тридцати миллионов зрителей около телевизоров — от одного побережья до другого — по вечерам корчатся от смеха каждую среду.

Это было исключительно невыразительное лицо, узкое и меланхоличное, с обвислыми, как у бассет-хаунда, щеками. Казалось, что переносица его маленького носа не в силах была удержать тяжелой оправы огромных очков, которые подчеркивали близорукую беспомощность его младенчески-голубых глаз. И только перестав смеяться над Эдди Сэквиллом — полагаю, что никто из тридцати миллионов зрителей этого никогда не делал, — вы замечали натруженные мышцы вокруг его рта и то, как его тонкие губы поджимаются и вытягиваются в прямую линию.

Будучи комиком, он в чем-то походил на Чарли Чаплина — маленький человечек в вечной борьбе против непреодолимых препятствий, но в нем не было той изюминки, которая делала из Чаплина гениального комика. Эд привносил в свой имидж нечто свое, что было сродни нахальству фокстерьера. Его маленький человечек мог расположиться подремать прямо под носом полицейского, после того, как дубинка стража порядка уже раз десять отскочила от его черепушки. В моих глазах Сэквилл вовсе не походил на тип “маленького человечка” Чаплина — нет, только на босса, который платил мне четыре тысячи в неделю и, кажется, собирался уплатить наконец за прошлую.

— У меня нет проблем с тем, чтобы нанять писателя, Бейкер, — бесшумно появившись, насмешливо произнес он, глядя на меня. — Или тебе уже не терпится приступить к созданию диалогов-сценариев для дневного шоу-викторины, а?

И в эту минуту захлопнувшаяся за ним дверь со стуком отворилась и в комнату ворвался Хэлл Уайт, который, на мой взгляд, олицетворял собой типичного второсортного актеришку, выдающего себя за бизнес-менеджера. Со всей ответственностью могу утверждать: чтобы быть бизнес-менеджером Эдди Сэквилла, неминуемо приходится пускать в ход массу всяких трюков.

— Итак, — бодро заявил Хэлл, — все в сборе?

— Если ты на минуточку раскроешь глаза, ты, тупой сукин сын, — одернул его Эдди тихим, лишенным всякого выражения голосом, — тебе не придется задавать этих идиотских вопросов.

Цвет лица Уайта мгновенно пришел в явное противоречие с его фамилией[1].

— Я носился за этой сворой до посинения, клянусь! — взмолился он. — Я стучал в двери, обзванивал по телефону...

— Избавь меня от этих поганых деталей! — заорал Эдди. — Ты еще пойди и скажи, что тебе нужна собака-поводырь и белая палочка! Полагаю, ты их получишь — как раз когда я заведу себе нового бизнес-менеджера. Даже идиот от рождения мог бы справиться с подобным заданием — отыскать...

Продолжая мило беседовать в том же духе, эти двое прошли в комнату. Они были готовы и дальше обмениваться подобными репликами, но тут Эдди увидел остальных, и в ту же секунду рот его захлопнулся, превратившись в узкую щель.

Борис Сливка, продюсер шоу, бросил меланхолический взгляд через плечо. Его темные глаза ни на секунду не изменили своего обычного скорбно-отрешенного выражения.

За все время моей работы в шоу Борис оставался единственным человеком, которого Эдди ни разу, сколько ни пытался, не сумел вывести из себя. Как объяснял это сам Борис, ему было около трех лет от роду, когда его родители бежали от ужасов большевистской революции, и за месяц, понадобившийся им, чтобы добраться до безопасной гавани, мальчик повзрослел сразу лет на семь. С того самого дня он дал себе слово, что никогда больше не будет выходить из себя ни по какому поводу, и, судя по тому, как он общался с Эдди, — голову даю на отсечение — он свое слово держал.

Нейл +++++ Фуе — актер милостью Божьей — аккуратно отвел волосы со лба, чтобы не растрепать темно-русый локон в виде вопросительного знака как раз над правым глазом.