Найди свою мечту - Ферн Майклз

Обед, казалось, будет тянуться целую вечность. Отец Руби, Георг Коннорс, давно установил в своем доме жесткое незыблемое правило: на протяжении всех семи дней недели на стол каждый раз подавалось не менее шести блюд.

Сегодня, например, обед состоял из свежих фруктов, супа, салата, рыбы, жареного цыпленка, клюквенного соуса, стручковой фасоли и горошка, картофельного пюре, подливы, домашних бисквитов в меду, пропитанных соусом, и трехслойного торта, обильно политого шоколадом.

Руби всегда с жадностью набрасывалась на еду, но вовсе не потому, что была голодна. Ей лишь хотелось поскорее разделаться со своей порцией. Подобное переедание по крайней мере четыре раза в неделю вызывало у нее рвоту. Поэтому она буквально менялась в лице, когда отец накладывал ей в тарелку очередное кушанье. Ее младшая сестра Опал сидела за столом со слезами на глазах. Она никогда не съедала свою порцию, но высиживала до восьми часов вечера, пока мать не забирала у нее тарелку, чтобы завернуть остатки еды в пропитанную воском бумагу, а утром подать на завтрак. Георг Коннорс называл эти изнурительные трапезы «твердо установленными правилами для всех членов семьи».

В отличие от Опал, Руби научилась выполнять все приказы отца, зная, что в случае неповиновения ее ждет суровое неизбежное наказание. Однажды она, например, рассыпала на полу горсть соли, так отец вынудил ее подобрать все до последней крупинки. Часто он избивал Руби до такой степени, что она едва могла ходить. Если бы отец узнал, что Руби частенько просто-напросто выбрасывает свою порцию, оную наверняка запихнул бы все ей обратно в рот.

Но завтра все должно было измениться. Скоро она покинет и этот дом, и родной город Барстоу в штате Пенсильвания и уже никогда не вернется сюда. Родители решили отправить ее в Вашингтон, к своей старшей дочери Амбер.

Между тем отец налил в стаканы молоко для нее и Опал. Руби ненавидела молоко, считая, что оно портит ее фигуру. Кстати, это был уже второй стакан, а ведь еще предстояло съесть и пирожное.

Обед, как обычно, проходил в полном молчании, и это еще больше угнетало Руби. Сегодня она закончила школу, но хоть бы кто-нибудь из родителей поздравил ее с этим! Они даже не присутствовали на праздничной церемонии по этому поводу. Хорошо еще, соседи Коннорсов, Грейс Лачери со своим мужем Паулем, сидели в первом ряду зрителей. Эти добрые люди горячо аплодировали ей после выступления, и Руби в который раз пожалела, что не они ее родители.

Покончив с пирожным, Руби собралась подняться из-за стола, но отец строго шлепнул ее по руке.

— Подожди, пока сестра съест свою порцию.

Руби бросила умоляющий взгляд на мать, но та с ненавистью смотрела на остаток собственного пирожного. Вздохнув, Руби уселась на место. Она сложила на коленях руки и тупо уставилась перед собой, не думая ни о чем, однако едва отец вышел из комнаты, вскочила со стула и демонстративно швырнула тарелку Опал в раскаленную плиту.

Заметив испуганный взгляд матери, девушка выпалила:

— Съешь, наконец, свое проклятое пирожное и перестань распускать нюни. Заранее знаю все, что ты мне хочешь сказать, поэтому заявляю: я навсегда порываю с этими мерзкими обедами! Можешь так и передать отцу!

С этими словами Руби вышла из комнаты и направилась в ванную. Мать со слезами на глазах молча посмотрела вслед дочери.

1950 год

Почти свободна… Почти…

Руби Коннорс в последний раз окинула взглядом свою комнату. Неужели она на самом деле покидает этот дом? Ее глаза остановились на накрахмаленных в сладкой воде занавесках. Потом Руби посмотрела на ненавистную железную кровать, застланную убогим одеялом, сшитым матерью из поношенных платьев старшей дочери Амбер. «Господи, неужели больше не будет ни этих опостылевших занавесок, ни ужасной скрипучей кровати, ни бесконечных придирок родителей», — ликовала Руби.

Она просто уверена в том, что когда-нибудь у нее появится собственная прелестная спальная комната, наподобие изображенной в каталогах Сиерса и Роубака: с туалетным столиком и шторками с белой кисейной оборкой, с коврами цвета зеленого луга и настоящим покрывалом. На каждом столике и по углам Руби расставит комнатные растения и цветы, непременно маргаритки, а па туалетном столике — серебряные рамки с изображением собственной собачки или кота. Возможно, она даже поместит в рамку фото Джонни Рея, случайно увиденное ею в иллюстрированном киножурнале.

Руби села на край кровати и пружины жалобно заскрипели под тяжестью ее тела. Стояли только первые дни июня, но в комнате уже было душно и жарко. Зато зимой Руби частенько замерзала здесь от холода и сквозняков.

— Почти свободна! Почти! Я уезжаю и уже никогда не вернусь, никогда, никогда, — тихонько напевала она.

Все было уже готово к отъезду. Руби собрала чемоданы, надела далеко не новое, зато не такое выцветшее, как остальные, платье с кружевными отделками и немного покрутилась перед зеркалом, поправляя модную прическу с челкой, под «голландского мальчика», решив как можно быстрее сделать шестимесячную завивку, приобрести заколки для волос, а также ленту или две — при условии, конечно, если это принято носить у девушек в Вашингтоне. Ботинки на Руби были почти новые, как и носки. Это же касалось и нижнего белья. Господи, ну почему она такая худая и некрасивая, с огорчением подумала Руби, уже начиная сомневаться в правильности своего решения. Может, ей лучше было остаться дома и устроиться на швейную фабрику? Руби приходилось встречать работающих там девушек, закончивших школу на год или два раньше ее. Они выходили из автобуса усталые и безразличные, не обращая никакого внимания на приставшие к их одежде нитки. Мать Руби часто называла швейную фабрику настоящей каторгой. Впрочем, жизнь со старшей сестрой Амбер также не сулила ничего хорошего. Амбер была слишком дотошной и своенравной, к тому же любила врать.

Отогнав невеселые мысли, Руби решительно поправила коврик у кровати, вынесла в коридор чемоданы и закрыла за собой дверь в комнату. Ей не хотелось, чтобы родители слишком быстро хватились ее, не дав спокойно попрощаться с бабушкой.

Между тем в доме все было спокойно. Никто даже не подозревал о происходящем. Мать Руби, Ирма, сейчас, вероятно, находилась на заднем крыльце, вылущивая к обеду горох, а отец пошел в город за почтой и покупками, не доверяя жене такие важные дела. Он постоянно твердил, что Ирма совершенно не умеет разумно тратить деньги.

Младшей сестры, Опал, тоже не было дома: она уже отправилась в церковь на занятия катехизисом. Признаться, они с Опал давно объединились против родителей и своей старшей сестры Амбер. Руби обещала писать письма, адресуя их на дом бабушки, Мэри Козински.

Девушка осторожно спустилась по лестнице и замерла, услышав какой-то звук: видимо, вернулся отец. Со скрипом открыв стеклянную дверь, она постояла на крыльце, ожидая, не позовут ли ее обратно в дом. Возле колен назойливо жужжала пчела. Прихлопнув насекомое рукой, Руби снова подумала о старшей сестре. Раньше Амбер мыла нижнее крыльцо. Однако из-за ее частой болезни долгое время эту работу каждое воскресенье выполняла Руби. Теперь наступила очередь Опал.