Лучший день - Антон Шумилов

Антон Шумилов

Лучший день

Человек в тоге, облачённый в алую развевающуюся мантию, увенчанный Властью, шёл твёрдым шагом. Стены и колонны холодом мрамора немо приветствовали его. В жаровнях безучастно плясало пламя. Триумфатор обычно не спешил, диктатор не опаздывает, он всегда является только тогда, когда это нужно. И всё же сегодня, конечно, ему это было понятно, он задерживался, да что там, он опаздывал. Его путь в Курии Помпея пролегал в этот раз не через сады с журчащими фонтанами, прекрасной колоннадой и статуями, что в портике за театром. Он шёл через храмовый комплекс, мимо храма Ежедневной Удачи. Однако тёплый весенний ветер всё же разносил ароматы цветов по округе и ясно давал понять, что где-то рядом раскинулись пышные сады. Триумфатор отказался от почётной стражи, как, впрочем, и все они, бряцание амуниции отвлекало от размышлений. Увиденное в храме его очень поразило. Вдруг среди множества звуков шумных улиц Вечного города он едва уловил лёгкое, звонкое мяуканье и моментально обратил взор на кошку, что вышла из-за рельефной колонны храма. Она отряхнула шёрстку, выгибая спинку, потянулась и, пройдя с метр, вновь скрылась за рядом колонн. И едва Триумфатор сделал шаг, как произошедшее заставило его смотреть уже внимательнее. До него вновь донёсся звук, заставивший если не вздрогнуть, то определённо удивиться. Это было точно такое же лёгкое, звонкое мяуканье. Его глаза округлились, на лице читалось изумление, когда следом появилась вторая, но точно такая же кошка. Она, отряхнувшись, выгнула спинку, прошла с метр и скрылась за колоннами храма Ежедневной Удачи.

— Iam vidimus1, — сорвалось тогда с его губ.

Триумфатор шёл вперёд, но ничего не видел перед собой. Холодные коридоры курии чеканили громкое эхо, каждый шаг. Проходя мимо жаровен, золотой венец озарялся золотыми бликами и свечением. Он думал о своём, и подумать было о чём. Несмотря на то что многие считали, что главные трудности его позади, и основные сражения он уже с силой выдержал и выиграл, война — это риск, по-другому быть не может. Кто-то даже говорил, что он привык побеждать. Ему предстояла военная кампания против Парфян, и можно говорить разное, а Триумфатор-то сам знал о ситуациях, в которых всё висело на волоске. Но не это занимало его разум. Эхо по-прежнему чеканило его шаги.

— Iam vidimus, — повторил он, из головы не шли эти кошки, а точнее одна и та же, но по какой-то причине прошедшая дважды, это он прекрасно понял.

Эхо шагов перекрыли доносящиеся издалека звуки проигранной борьбы. Едва он вбежал в зал, где должно было проходить собрание, он услышал уже почти безжизненный, на самом краю голос, СВОЙ собственный голос Цезаря!

— Et tu, Brute?

Триумфатор встал как вкопанный, но лишь на секунду. Кто был тот несчастный, он не знал, но мог поклясться, что жертвой был Гай Юлий Цезарь, убит заговорщиками и Брутом. Красная мантия больше не развевалась, золотой венок лежал в крови — растоптанный, в ногах у этого мерзкого Гнея Помпея… И Триумфатор незамедлительно скрылся, видели его или нет неважно, он достиг верных себе людей раньше.

***

15 марта 44 г. до н. э.

Год пролетел стремительно. Обсуждать было приятно, ещё приятнее было ощущать. Даже мурашки шли по коже от мысли, что задуманное воплотилось в жизнь. Но разговоры ведут к действиям до поры и должны в один момент смениться делами. Решимость исключительное качество, однако стоит ниже ума, который стоит, пожалуй, только ниже мудрости. Ведь, забегая вперёд, мы знаем, что о них сказали: «Проявили отвагу мужей и разум… детей». Решимость порой слепит, а путь к какой-то цели по прямой в жизни не всегда самый короткий. Однако это качество ведёт к действию, содеянному.

Приготовления к заговору были заблаговременными, но время диктует своё, мы предполагаем, а высшие силы располагают. Всё пришлось делать в спешке. Цезарь отбывал на войну с Парфянами. Подготовка была проделана основательная, посягнуть они решили на невозможное, они решили низвергнуть ни много ни мало бога. Смелости придавала правда, их правда. Заговорщики не хотели знать, что Правда чьей-то быть не может, и убивали они всё же человека, в первую очередь. Но сомнения были давно, а возможности не вмешиваться или тем более что-либо остановить, изменить прошли ещё раньше. Жребий брошен!

С такими мыслями следовал в Курию Помпея в этот день, в мартовские иды, один юноша. Он был один, но не одинок и поэтому твёрдо смотрел в сегодняшний день, День Перемен. Опоясанный кинжалом под тогой, на последнее заседание Сената явился Марк Юний Брут, вершить суд. Мысли и противоречия не оставляли его, он убеждал себя, постоянно убеждал, что убивает не человека, не бывшего любовника своей матери, не того, кто много раз помогал, но узурпатора, тирана!

Сенат собирался в курии, располагающейся за Театром Помпея, в портике прямо за секцией театра. Зал собрания представлял собой римскую экседру с изогнутой задней стенкой и несколькими уровнями сидений. Стены были украшены декоративными мраморными с золочением вставками, а пол красивейшей мозаикой. Но всё внимание, конечно, забирала на себя высокая статуя Гнея Помпея Великого и сидение ведущего заседание, место Цезаря. Огромные залы притаились и приготовились созерцать великие свершения Могучих. В остальном царил лёгкий полумрак, пламя жаровен не могло изгнать всех теней из этих пространств. Сенаторы уже были на местах.

Ему навстречу шёл Гай Кассий Лонгин, они поприветствовали друг друга и, отойдя ближе ко второму венцу сидений, встали. Брут как бы небрежно взглядом окинул присутствующих, единомышленники были здесь, словно змея под камнем, затаились они в ожидании удара. Всё было готово, но… он не пришёл, опаздывал. Тревожные мысли метались в голове Брута: «Мы были неосторожны, нас раскрыли». Всегда в такие минуты приходят сначала только самые мрачные мысли.

— Узнал о заговоре? — шепнул ему шурин и друг Гай Кассий Лонгин.

Паника среди «защитников республики» возрастала с каждой секундой ожидания. Кажется, даже становилось душновато. Марк ловил на себе много как бы мимолётных взглядов. Словно змеи, шипя, негромко переговаривались те, у кого был сговор. Они, конечно, делали вид, будто бы всё было как всегда, только это было не так. Напряжение нарастало. Кажется, даже тени стали какие-то другие, взирающие, ничего не упускающие, бдящие.

Неосведомлённые сенаторы же, напротив, лениво взирали на округу, кто-то общался, стоя группами по несколько десятков человек, другие предпочитали шумной беседе в компании собственные измышления. Время сейчас не шло, оно