Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда

Оба моих деда, которых я не знала, Нвойе Дэвид Адичи и Аро-Нвеке Феликс Одигве, не дожили до конца войны.

Мои бабушки, Нвабуоду Регина Одигве и Нвамгбафор Агнес Адичи, замечательные женщины, обе пережили войну. Посвящаю эту книгу их памяти: ka fa nodu nа ndokwa.[1]И Меллитусу, где бы он ни был.

Я помню как сейчас —

Иссохший, тонкий, под солнцем

и в пыли в сухой сезон —

Как памятник отваге, воле к жизни.

Чинуа Ачебе. «Росток манго» (из сборника «Рождество в Биафре»)

1

— Хозяин-то слегка того, всю жисть за границей, над книгами горбатился, а когда сидит у себя в кабинете, так сам с собой толкует, и на здрасьте не всегда ответит, а уж волосат-то как…

Угву шел рядом с тетушкой, слушая ее негромкий голос.

— Но человек он добрый, — добавила тетушка. — Будешь работать на совесть — и кормить тебя будут хорошо. Мясо каждый день будешь кушать. — Остановившись, она причмокнула и сплюнула в траву.

Угву не верил, что кто-то, пусть даже хозяин, у которого он теперь станет жить, кушает мясо каждый день. Но спорить не стал, поскольку слишком был исполнен радостного предвкушения и слишком занят мечтами о новой жизни вдали от родной деревни. Шли они с тетушкой давно, с тех пор как вылезли из грузовика на стоянке, и полуденное солнце нещадно пекло затылки. Но Угву не унывал. Он готов был идти час за часом, а солнце пускай себе жарит. Никогда прежде он не видел таких улиц, как за воротами университетского городка, — асфальт такой гладкий, что тянуло прижаться к нему щекой. Не подберешь слов, чтобы описать все сестре Анулике. Ярко-голубые домики выстроились в шеренгу, ну точь-в-точь нарядные человечки, а живые изгороди меж ними подстрижены до того ровно, что стали похожи на столики из листьев.

Тетушка шагала чуть впереди, стукая шлепанцами, и шаги ее разносились эхом по тихой улице. Интересно, ей тоже, как и ему, раскаленный асфальт жжет ноги сквозь тонкие подошвы? Миновали табличку «Одим — стрит», и Угву губами произнес «стрит» — он читал вслух все коротенькие английские слова, что ему попадались. Когда подошли к воротам усадьбы, пахнуло чем — то сладким, пряным — наверное, ароматом цветущих у забора кустов, аккуратно подстриженных островерхими холмиками. Трава на лужайке блестела на солнце, вокруг порхали бабочки.

— Я сказала Хозяину, что ты у нас головастый, быстро всему учишься. Osiso-osiso,[2] — предупредила тетушка.

Угву вежливо кивнул, хотя слышал эти слова уже не раз, вместе с историей, как ему выпала удача: неделю назад тетушка подметала пол в коридоре математического факультета, услышала, что Хозяин ищет слугу, чтобы в доме прибирать, и тут же вызвалась помочь — ни машинистка, ни курьер и рта раскрыть не успели.

— Я буду стараться, тетушка, — пообещал Угву. Он засмотрелся на машину в гараже — ее синий корпус опоясывала блестящая, как ожерелье, полоска металла.

— И смотри, не забывай, когда тебя кличут, отвечать «Да, сэр!».

— Да, сэр! — повторил Угву.

Они стояли перед стеклянной дверью. Угву подмывало потрогать цементную стену, так не похожую на стены маминой хижины-мазанки, хранившие отпечатки ладоней, строивших дом. На миг ему захотелось очутиться в хижине мамы, под тростниковой крышей, в прохладном сумраке. Или в домике тети, единственном в деревне крытом рифленым железом.

Тетушка постучала в стеклянную дверь, затянутую изнутри белой занавеской. Чей-то голос произнес по — английски:

— Входите, открыто.

Угву и тетушка разулись у входа. Угву еще не видал такой огромной комнаты. Коричневые кресла полукругом, столики между ними, шкафы ломятся от книг, в центре большой стол, посередине стола ваза с красными и белыми искусственными цветами, — и все равно в комнате еще полным-полно свободного места. Хозяин, в майке и шортах, сидел в кресле. Сидел не прямо, а как — то боком. Спрятал лицо за книгой и будто вовсе забыл, что к нему пришли.

— Здравствуйте, сэр! Вот он, мальчик, — сказала тетушка.

Хозяин оторвался от книги. Кожа у него была очень темная, как кора старых деревьев, а грудь и ноги в черных волосах. Он снял очки.

— Мальчик?

— Слуга, сэр.

— Ах да, вы привели слугу. I kpotago уа.[3] — Язык игбо в устах Хозяина звучал мягко, напевно — так говорят на игбо те, кто часто говорит по-английски.

— Он прилежный, — заверила тетушка. — Хороший мальчик. Вы просто скажите ему, что делать надо. Спасибо, сэр!

Хозяин что-то промычал в ответ, глядя на Угву и тетушку рассеянно, будто они отвлекали его от важных мыслей. Тетушка потрепала Угву по плечу, шепнула, что все у него получится, и повернула к двери. Едва она вышла, Хозяин снова нацепил очки и уткнулся в книгу, вытянув ноги и все сильнее сползая набок. Даже когда переворачивал страницы, он не смотрел на своего нового слугу.

Угву ждал у двери. В окна лился солнечный свет, ветерок колыхал занавески. Тишину нарушал только шорох страниц. Постояв немного, Угву стал подбираться к книжной полке, будто желая спрятаться, и неслышно опустился на пол, зажав меж коленок плетеную сумку из волокон пальмы рафии. Посмотрел на потолок, такой высокий, белый-белый. Закрыл глаза и попытался, не глядя, представить эту просторную комнату с диковинной мебелью, но ничего не получилось. Открыл глаза, вновь охваченный изумлением, и повертел головой: не сон ли это? Подумать только, он будет сидеть в этих креслах, мыть этот гладкий, скользкий пол, стирать эти прозрачные занавески!

— Kedu afa gi? — спросил вдруг Хозяин, и Угву вздрогнул от неожиданности и встал. — Как тебя зовут? — повторил Хозяин и сел прямо.

Он едва умещался в кресле: мускулистые руки, широкие плечи, густая копна волос. Угву-то думал, что Хозяин старый и слабый, и теперь боялся не угодить этому могучему человеку, которому помощь вроде и не нужна.

— Угву, сэр.

— Угву. Ты из Обукпы?

— Из Опи, сэр.

— А лет тебе… что-то между двенадцатью и тринадцатью. — Хозяин прищурился. — Тринадцать, пожалуй, — добавил он по-английски.

— Да, сэр.

Хозяин вновь углубился в чтение. Угву стоял не шевелясь. Пролистав несколько страниц, Хозяин снова посмотрел на него.

— Ngwa,[4] ступай на кухню, возьми что-нибудь из холодильника, поешь.