Кровь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис

Моему собственному и тоже весьма буйному сыну — Рейту Фредерику Хамфрису,

родившемуся 2 февраля 2004

Корнуолл, сентябрь 1752 года

Конец времен приходился на среду, а Джек, похоже, его пропускал. Яростные волнения охватили каждый дюйм королевства, и все из-за какого-то Грегори[1], оттяпавшего у англичан чуть ли не полсентября. Джек просто в толк взять не мог, как это вышло, что какие-то там паписты начали вдруг совать нос в дела истинных христиан. Но властям почему-то вздумалось плясать под дудку живущих за морем лягушатников, итальяшек и прочего сброда. Джек никогда с ними не встречался, но понимал, что добра от них нечего ждать. И, как и все жители островов, решительно присоединялся к общему требованию: «Верните нам наши одиннадцать дней!» Этот девиз воспламенял не только сердца. На Пасху сожгли здание суда. В Плимуте моряков из Неаполя облили дегтем и обваляли в перьях. Но что бы там ни творилось в Девоне, чьи жители, как известно, думают тем самым местом, на котором сидят, Корнуолл обещал много больше веселья, и Джек никак не хотел довольствоваться небольшой заварушкой в деревне. Нет, он с другими лихими ребятами с мыса Зеннор собирался в Пензанс. Всего три часа ходу через поля, если поторопиться. Пензанс — большой город, Джек там дважды бывал. Куча народу, есть даже иностранцы! Всем им достанется, все получат свое!

Но… без него. Если ему не удастся избавиться от веревок.

Он напряг мышцы, пытаясь высвободиться, прекрасно при том сознавая, что никаких результатов это в очередной раз не даст. Еще бы! Его вязал Люти Тригоннинг, а тот, когда не искал олово, пробавлялся рыбалкой и знал толк в узлах. Хотя он и качал головой, и бормотал что-то себе под нос, но приказ сквайра выполнил, и не тяп-ляп, а на совесть. Джек Люти нравился, однако он вовсе не собирался вступать из-за него со своим патроном в конфликт.

Конец веревки этот умелец продел сквозь железное кольцо, плотно вогнанное в стену винного погреба, а потом обкрутил вокруг бочки. Длина поводка была достаточной, чтобы Джек мог стоять и даже добраться до ее содержимого. Что он и сделал, как только Люти ушел. Лег под кран и присосался к нему, однако вино в бочке кончилось, и в рот ему хлынула мерзкая жижа. Он и сейчас ощущал ее привкус во рту, а от кружки, в которую собирали опивки, отвратительно несло уксусом. Старая, в змеящихся по ней черных трещинах, она стояла под бочкой, и ей не было дела до того, что узнику хочется пить.

Что-то скрипнуло. Кто-то идет? Джек склонил голову набок. Наверху по-прежнему шла пирушка, слышались приглушенные крики, разудалое пение и стук кружек. Дядюшка, неожиданно забогатев, отмечал свой успех. Дункан Абсолют никогда не слыл трезвенником, но тут превзошел сам себя. Его собутыльники из Пламп Пидженз прибыли три дня назад и уезжать пока что не собирались. Это Джека нисколько не раздражало. Дядюшку много легче обвести вокруг пальца, когда он пьян. Но как же тогда вышло, что его вдруг поймали?

Джек сплюнул в угол, но во рту все равно было кисло. Он знал, как все вышло, и знал, кто его сдал. Крестер Абсолют, только и ждущий, как бы подстроить своему двоюродному братцу какую-нибудь пакость, наверняка за ним наблюдал. И когда Джек выскользнул из конюшни, чтобы присоединиться к намылившимся в Пензанс молодцам, его уже ждали.

Крестер. Вспомнив его самодовольную рожу, выглядывающую из-за спины багрового от возмущения дядюшки, Джек застонал и задергался в своих путах, но добился только того, что из крепко схваченных веревкой запястий опять пошла кровь.

Новый звук привлек внимание юноши: шум прибоя у мыса Зеннор. Волны, накатываясь, разбивались о берег. Джеку не надо было даже их видеть, чтобы понять, насколько они высоки, и это добавило горечи к его мукам. Раз уж ему не подфартило смыться в Пензанс, он, по крайней мере, мог бы спуститься на пляж и с закадычным приятелем Тривом Тригоннингом всласть там порезвиться. Главная хитрость тут была в том, чтобы успеть оседлать волну еще до того, как она начнет подниматься, а уж потом оставалось лететь с ней к берегу, выставив перед собой сцепленные в замок руки и вытянувшись в струну. Мчаться, заходясь от холода и восторга в бурной воде, извиваясь всем телом и выбирая момент, когда поднырнуть, когда вынырнуть из пенящейся соленой громады, чтобы расстаться с ней, плавно и мягко скользя животом по песку. И тут же вскочить, и, повернувшись, бежать навстречу новой войне, и повторять все это до тех пор, пока тебя, посиневшего и совершенно изнемогающего, не начнет бить озноб. Или пока волна не уйдет в море с добычей. Бывало и такое. Билли Уитс утонул в прошлом году, и на забаву наложили строжайший запрет, что только сделало ее еще слаще.

Опять что-то скрипнуло. Дверь в доме открылась, послышались чьи-то шаги. Джек напряг слух, пытаясь угадать, кто спускается в погреб. Дункан, чтобы наказать его? Или Крестер, чтобы позлорадствовать над его бедственным положением? В замке лязгнул ключ.

Дверь распахнулась.

— Морвенна!

Если бы Джек мог, он бы подпрыгнул до потолка. В дверном проеме, почти полностью закупорив подвал телесами, возникла экономка Абсолют-холла Морвенна Тригоннинг. Жена Люти, матушка Трива и самая лучшая женщина на земле.

— Ах, что он творит! — Морвенна поднесла пухлый палец к губам. — Не шуми и не приставай ко мне, ладно?

Она поставила лампу на бочку, потом выпростала из-под мышки пару массивных кувшинов и, выпрямляясь, потерла широкую поясницу.

— Они осушили все бочонки в дому, а теперь требуют пива. Потом снова возьмутся за бренди. Эта круговерть не закончится никогда. — Ласковая рука отвела с глаз узника волосы. — Как ты тут, Джек?

— Нормально, — ответил он, пытаясь улыбнуться.

— Как же, нормально.

Экономка печально вздохнула и, кряхтя, опустилась на пол, чтобы посидеть рядом с ним. Джек, несказанно довольный, притулил голову к необъятной груди.

— Я ненадолго, они помрут там без пива. Но погляди, что я тебе принесла.

Из полотняного мешочка, свешивавшегося с ее пояса, экономка извлекла нечто, похожее на огромную грушу. Джек, с утра не евший, закрутил носом.

— Булка с изюмом! — восторженно вскрикнул он.

— Я напекла их целую гору и одну ухитрилась стащить. Мне не велели кормить тебя, но, если ты съешь все до крошки, никто ничего не заметит… только вот руки я развязать тебе не могу.

— Да я об этом и не прошу.

— Но может быть, ты поешь так?

Морвенна сложила лодочкой руки и поднесла лакомство к его рту. Джек, склонив голову, принялся за еду, жадно откусывая большие куски от восхитительно вкусной сдобы и поспешно прожевывая изюмины, попадавшие на язык. Пока он насыщался, добрая женщина продолжала болтать.