Иерусалимский покер - Эдвард Уитмор

Посвящается Эбби и Саре

Ранним летом, в первом свете дня, голый барон-юнкер[1]и его голая жена — оба пожилые, обрюзгшие и потеющие — стояли на вершине Великой пирамиды, дожидаясь восхода солнца.

Воздух был тепел, пустыня тиха, шел 1914 год, и знатная чета из Померании только что осуществила давнишнюю мечту — заняться любовью на вершине Великой пирамиды на рассвете, — вплоть до окончательного и исчерпывающего удовлетворения.

Несколькими блоками ниже сидел человек, благодаря которому они и пережили эти незабываемые ощущения, — опытный чернокожий драгоман и бывший раб по имени Каир Мученик. Для барона и его жены то было редчайшее мгновение в их долгой жизни, но для Мученика — всего-навсего еще один рутинный рассвет, который принес ему двадцать фунтов стерлингов за оказанные услуги.

Он зевнул и закурил сигарету.

Солнце выскользнуло из-за горизонта, и барон с баронессой распахнули объятия, чтобы встретить его, — светловолосые и молочно-бледные, они были почти неразличимы в пустынном рассвете.

Блестящий пот и разлагающийся жир. Каир Мученик лениво затянулся и обратил взор к северу, услышав далекое жужжание аэроплана.

То был маленький триплан, перевозивший утреннюю почту из Александрии вверх по Нилу — в столицу. Мученик следил, как крошечная точка в небе постепенно растет, и вдруг понял, что аэроплан взял курс прямо на пирамиду. В следующий миг он смог разглядеть лихую фигуру в открытой кабине — пилот-англичанин в летных очках и кожаном шлеме весело скалится, белый шарф трепещет на ветру.

Пригнитесь, заорал Мученик. Пригнитесь.

Но сумасбродный барон и его жена не услышали ни его, ни аэроплана. Огромный красный шар на горизонте заворожил их, согревая теплом стареющие тела. Аэроплан весело покачал крыльями, приветствуя самый поразительный монумент из всех, когда-либо возведенных человеком, а потом грациозно сделал «бочку» и помчался на юг.

Каир Мученик вскочил на ноги, не веря своим глазам. Почти невидимые, мужчина и женщина все еще стояли на вершине, распахнув объятия, но уже без голов — они были начисто обезглавлены рубящим ударом нижнего крыла. Массивные тела помедлили еще несколько секунд, а потом неспешно перевалились через дальний край пирамиды и исчезли из виду.

Каир Мученик посмотрел на новое солнце. Сигарета обожгла ему пальцы, и он выронил ее.

Утренняя почта, 1914 год.

Привет древности, ха-ха.

И новый, невероятный летательный аппарат, одним движением перерубивший ленивые старые порядки девятнадцатого века, а с ними и весь мир, который не мог более существовать в набиравшую скорость эпоху машин, — аэроплан не устоял перед дешевым эффектом и неожиданно покачал крыльями.

С рассветом того дня к Мученику пришло головокружительное понимание того, что его викторианское рабство навсегда закончилось. Никогда больше он не будет пресмыкаться перед проводящими в Египте отпуск европейцами, ни в задних комнатах лавок, ни в весельных лодках, вяло дрейфующих по Нилу. Эра колониалистов, загорающих на пирамидах, закончилась. Викторианская эпоха лишилась головы.

И для немецкого барона и баронессы, и для Мученика девятнадцатый век внезапно закончился именно тем рассветом в начале лета 1914 года, хотя остальной мир лишь через несколько недель осознает, что положение дел изменилось навсегда.

Вот и все. На стол лег Иерусалим. Победивший забирает вечный город.

Великий иерусалимский покер, игра, в которой на кон была поставлена тайная власть над городом, игра, приведшая к краху столь многих искателей приключений в период меж двумя мировыми войнами, продолжалась двенадцать лет, пока наконец не исчерпала себя.

За это время тысячи игроков со всего света разорились, пытаясь выиграть Священный город, но в конце концов за столом остались всего трое — те же трое, что и в самом начале.

Двенадцать лет отчаянной игры в покер на самые высокие ставки — после первой случайной раздачи холодным декабрьским днем 1921 года, казалось бы, просто чтобы убить время в тот серый день: небо было сплошь затянуто облаками, и ветер завывал в переулках, а в воздухе определенно пахло снегом.

Дешевая арабская кофейня в Старом городе, где юный О'Салливан Бир сидел в углу, скрючившись над стаканом никудышного арабского коньяка, — разочарованный ирландский патриот, в шестнадцать лет участвовавший в Пасхальном восстании.[2]Позже его прозвали эльфом-переростком за то, что он партизанил против «черно-рыжих»[3]в холмах южной Ирландии, а еще позже он бежал в Палестину, переодетый монахиней-паломницей ордена Бедной Клары.

Одинокий герой, которому от роду было всего лишь двадцать один, в тот день был довольно неправдоподобно переодет офицером легкой кавалерии экспедиционных сил ее величества в Крымской кампании 1854 года. Медали на его груди свидетельствовали о том, что он пережил знаменитую самоубийственную атаку легкой бригады и был удостоен Креста королевы Виктории. Вдали от дома, съежившись над стаканом арабского коньяка, толку от которого ровным счетом никакого, холодный декабрьский день, и жизнь пуста и бесцветна, такие вот дела.

В дымной комнате стучали кости.

Чертова арабская пародия на паб, пробормотал он. Просто кошмар, да и только. Даже пинты порядочного пива не дождешься — и все равно выпить не с кем.

Вдруг в лицо ему ударил ветер. Дверь открылась.

Высокий негр в роскошном арабском плаще и арабском головном уборе, черный до синевы, укрылся от ветра и теперь стоял, потирая замерзшие руки. На его плече свернулся маленький шарик белого меха — какое-то крохотное существо. Человек оглядел кофейню в поисках свободного столика, но их не было, сплошь потные арабы, увлеченные триктраком. Тут он увидел уголок, где в тусклом свете одиноко ссутулился О'Салливан Бир. Он подошел к столу, сел и улыбнулся.