Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Это моя третья лавкрафтовская антология. Меня, как и других приверженцев жанра, часто спрашивают о причинах незыблемости влияния Г. Ф. Лавкрафта в нашей сфере. Что делает сегодня Лавкрафта по-прежнему значимым и даже еще более популярным, чем при его жизни?

Влияние Лавкрафта на жанр ужаса громадно. При жизни и вскоре после кончины писателя сложился целый поджанр того, что нынче мы называем беллетристикой забавы. Писатели из круга его друзей и знакомых используют его мифы, чтобы следовать его примеру и/или раздвигать рамки его творчества. Какие-то из появившихся в результате художественных произведений стали подражательной мешаниной, какие-то – более претенциозными, более искусными.

В 1981 году издательство Chaosium выпустило ролевую игру Call of Cthulhu («Зов Ктулху»), и сама игра, и книга на ее основе, и их варианты и антологии издаются до сих пор.

Ученые десятилетиями проникают в глубины его творчества и его личной жизни, и, по-моему, их одержимость помогла сохранить жизненность творчества Лавкрафта.

Не обязательно любить этого человека, чтобы ценить и отдавать должное его трудам. Для меня ценность их – в исключительной изобретательности его мифов. Новое поколение писателей, «играя» на поле Лавкрафта, добивается совсем иного. Лучшие из них убрали многие внешние атрибуты, привнеся свежесть в основу литературы Мифов.

Но все же – почему это так? Разобраться труднее: потому, видимо, что его представление о космическом ужасе, о существовании и возвращении Старших Богов, в чьих руках судьба человеческая, пробирает до дрожи и действенно, оно всегда было таким, невзирая на то, что проза его зачастую была нескладна и напыщенна. Мне никогда не доставляли радости имитации его произведений, потому как из Лавкрафта в них попадало все худшее (то, как он пользовался языком), авторы перелагали его сюжеты и персонажей, не добавляя ничего нового. Именно поэтому, когда я составляю антологию лавкрафтовских рассказов, то побуждаю участников проекта стремиться использовать лучшее из Лавкрафта (страх космического неведомого и ви́дение мастера), разрабатывать новые темы, новые ужасы. В этом томе четырнадцать оригинальных рассказов и новелл, созданных писателями, которые именно того и достигли.

Шевонн Кэрролл – доцент кафедры английского языка Делавэрского университета. Когда она не разъезжает по миру в поисках покрытых пылью фолиантов, ее можно найти колдующей над загадочными ужасами в книгохранилище. Читателям, которым станет интересно побольше узнать о событиях, описанных в «Поселенцах», следует обратиться к книге Тимоти Эгана The Worst Hard Time: The Untold Story of Those Who Survived the Great American Dust Bowl («Нерассказанная история о тех, кто вышел живым из Великого американского «Пыльного котла»[1]) – зловещему описанию одного из величайших экологических бедствий в американской истории. Узнать побольше о произведениях Шевонн Кэрролл можно на сайте http://voncarr-siobhan-carroll.blogspot.com.

В то утро они забили последнего бычка. Ма хотела повременить, дать несчастной скотине шанс, но Па заявил, что жестоко позволять кому бы то ни было жить в таком состоянии. Он бахнул молотом теленка по голове – звук безрадостный, от него тошнота к горлу прыгает. Позже Па взрезал животину и показал Салли телячий желудок, битком набитый пылью, сказав при этом: «Изнутри задохся».

Салли плакала, точнее – заплакала бы, только вот лицо ей слишком уж грязью залепило. Вазелин в ноздрях от грязи не спасал. А сколько же, подумала девочка, грязи у нее в желудке, и не полно ли ею все ее тело, как у теленка, а ее слезы и кровь всего лишь речушки пыли. Но когда она спросила, Ма цыкнула: «Иисусе, брось языком чесать, помоги-ка лучше по хозяйству». Так Салли и сделала, хотя ее малютка братик лежал, скукожившись, точно как тот теленок, под слоем пыли, от какой, сколько ни убирайся, никак не избавишься.

Салли вслед за Ма стала обходить землянку, заталкивая тряпье в щели, через которые набивалась пыль. Элис топала за нею. Бен смотрел с кровати, в глазах его метался лихорадочный блеск. В свои четырнадцать он был выше Салли, ему было бы удобнее доставать до трещин, что повыше. Но что поделаешь? Пыль добралась и до его легких: пневмокониоз, так это называется. Если Бена куда б и перевезти, говорила Ма, то уж лучше к ее сестре в Топеку, подальше от этой грязи, что гробит его. Еще лучше, говорила Ма, было б двинуть в Калифорнию, где все еще работу сыскать можно. Но Па вдоволь наслушался про большие города. Многие из отправившихся в них вернулись домой еще бедней прежнего. Рассказывали всякие истории про гуверовские лагеря[2], про стыдобу и наплевательства со стороны горожан. Тут, по крайней мере, они страдают вместе. По крайней мере, тут у них земля есть.

Землю потерять значило бы себя потерять, упреждал отец ее с Беном. Это было еще в ранние годы, когда народ все еще думал, что на следующий год дожди вернутся.

«Это вот тут – самое первое, чем наша семья стала владеть в этой стране, – говорил бывало отец, показывая Салли темную почву у себя меж пальцев. – Маккаева земля». И в глазах его сиял свет этого чуда.

Нынче земля затвердела и стала коричневой, а пыльные бури и небо обратили в тот же цвет, удушающий и неистовый. «Все равно, – говорил Па, – у нас есть земля. Один раз мы уже уступили ее англичанам. Ветру мы ее не уступим».

Два незнакомца появились у ворот. Салли сразу же поняла, что они не фермеры. Слишком бледные. Слишком сытые.

Мужчина повыше наклонился вперед так, что руки его болтались уже над двором, и Салли это не нравилось.

– Папа твой дома, дорогуша?

Салли оглядывала чужака с головы до ног, а голодающие куры клевали у ее ног.

– Вы из Вашингтона?

Толковали, что м-р Рузвельт шлет людей, чтобы рассказать Поселенцам, как им надо вести хозяйство на своих фермах. Этот мужчина, в чистом своем костюме, похоже, один из таких посланцев.

Наклонившийся бросил взгляд на спутника:

– Как считаешь, Билл? Мы из Вашингтона?

Мужчина постарше походил на школьного учителя, есть такие раздражающие среди тех, кто мягко журит ребятишек за промахи. Он сказал: