Мертвое небо - Александр Мазин

Солдат, солдат, глотни вина

Во славу всех богов!

Да будет кровь твоя красна,

Красней, чем у врагов!

Глотни, солдат, и дай глотнуть

И мне, солдат,– за нас!

Сегодня топчут пыльный путь,

А завтра топчут нас!

Глотни, солдат, вкус у вина

Всегда, солдат, хорош.

А кровь тем крепче солона,

Чем больше ее льешь.

Чтоб ты, солдат, приятней пах,

Ты пей, солдат, и пой!

А девки в южных городах —

Толпой, солдат, толпой!

У нас, солдат, Судьба одна.

Молись, солдат, Судьбе!

Чтоб фляга ввек была полна,

И руки – при тебе!

Придут другие времена,

А ты солдат – живой!

Глотни, солдат, глотни вина!

Домой, солдат, домой!

Вино, солдат,– жена и брат:

Глотни – и ты согрет.

А дом, солдат…

Придешь, солдат,

А дома-то и нет.

Солдат, солдат, глотни вина

Во славу всех богов!

Да будет кровь твоя красна,

Красней, чем у врагов!

Конгская песня

«Баловень ветров» вспыхнул, когда Данил и Рудж спускались к пирсу. Вспыхнул внезапно, так, как не бывает: сразу от носа до кормы облился пламенем. Словно огненные паруса поднял. Рудж закричал. Крик его утонул в десятках воплей. Те, кто были на пирсе и рядом, носильщики, мелкие торговцы в панике устремились на берег. А Рудж, в каком-то затмении разума, кинулся к пылающему кораблю. Только рука Данила, бесцеремонно схватившая за ворот и удержавшая на месте, спасла младшего кормчего. Бухнули в трюме бочки с горючим зельем, корпус «Баловня» разорвался, извергнув клубы пламени, и великолепный трехмачтовый хог[1]стал огнем и черным дымом, затмившим небо. Горящие обломки дождем осыпали пирс, воду и палубу хуридской шекки у соседнего причала. Огонь радостно вцепился в новую добычу, а охваченная паникой толпа накатилась на северян и сшибла бы, если бы Данил вовремя не крикнул: «Бежим!» И они побежали наверх, к лестнице, к каменной ограде, к сторожевой башне, где заходился звоном тревожный колокол. Но и звон этот потонул в воплях обожженных, когда липкие брызги горящего огненного зелья накрыли замешкавшихся. Занялся деревянный настил пирса, но Рудж и Данил уже были в безопасности.

Воркарец[2], бежавший впереди, резко затормозил, и Рудж едва не сшиб его с ног.

– Бросай якорь, моряк! – отдуваясь, проговорил хуридит.– Все, оторвались!

Рудж остановился. Верно, между ним и горящим пирсом – две сотни шагов голой земли.

– Во полыхает! – восхищенно произнес хуридит.– Вулкан!

Данил взбежал вверх по лестнице и вдруг обнаружил, что кормчего рядом нет. Светлорожденный оглянулся и увидел Руджа внизу, среди глазеющих на пожар. А колокол на башне стонал как безумный.

– Проклятье! – прошептал Данил по-хольдски.

Светлорожденный пардом слетел вниз, схватил стоящего столбом кормчего и, ничего не объясняя, потащил к воротам. Рудж не сопротивлялся. Его слишком ошеломило происшедшее.

Они успели. Когда шлемы солдат Святого Братства замелькали над толпой, северяне уже шмыгнули в узенький проулок.

Воняло здесь, как в отхожем месте, зато и стража сюда не полезет. Солдаты между тем обработали толпу, сбили в плотное стадо, оградили оцеплением, чтобы после просеять через мелкое сито. Двое северян наверняка оказались бы слишком крупными для его ячей. Рудж тоже это понял, когда к нему вернулась способность соображать. Он молча поспевал за Данилом и смотрел под ноги, чтобы не наступить на то, на что наступать не стоит. А когда выбрались из каменной щели на торговую улочку, спросил:

– Куда теперь?

– Пока – подальше от порта,– бросил светлорожденный и еще ускорил шаг.

Данил ловил на себе взгляды хуридитов, и это ему не нравилось. Здесь, в Воркаре, северяне выделялись, как боевые парды среди рабочей скотины. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб сообразить, кого обвинят в пожаре. Единственный иностранный корабль в Воркарской гавани. И единственные иностранцы, находившиеся в порту. А то, что сгоревший корабль – их собственный, еще и лучше. Империи вряд ли понравится, что судно под ее флагом, судно, которому личным повелением Наисвятейшего был разрешен вход в Воркарскую гавань, вдруг взяло да и сгорело в этой самой гавани. А тут так удобно. Северяне сожгли северян – и весь сказ. А самих поджигателей, конечно во всем признавшихся, подвесили бы за ноги у городских ворот. На тридцать дней. Согласно закону. Если Империя желает, кости преступников будут переданы на родину.

А начался день не так уж плохо. Часа через два после рассвета «Баловень», сопровождаемый эскортом из шести боевых кораблей Хуриды («Прямо как адмиральский!» – ухмылялся тогда Рудж.), миновал башни Воркарской крепости и, по указанию лоцмана, встал у желтого пирса. Воины-моряки и свободные от вахты матросы во все глаза глядели на запретный Воркар, а воркарцы с берега – на белые паруса гостя из Империи. Стоянка «Баловню» была разрешена до следующего утра. За это время следовало переправить груз в кладовую Воркарского Братства. Об этом позаботились сами святые братья, явившиеся на борт в сопровождении сотни носильщиков.

На воинов-моряков хуридские монахи не произвели впечатления. В Империи городскую стражу снаряжают лучше. Только главный, Отец-Наставник Воркарского Братства, имел приличную экипировку: вороненые доспехи конгской работы.

Работали хуридиты молча. Видно, всех строго предупредили: никаких контактов с чужеземцами. Только Отец-Наставник соизволил переброситься парой фраз с капитаном, да еще Данила поприветствовал. В общем, забрали груз, расплатились и отбыли.

А Данил соообщил капитану, что сойдет на берег. Дела. Капитан только кивнул. Командир моряков-воинов подчиняется ему на море, в мирном плавании. В бою – наоборот. На берегу же – каждый сам себе хозяин. А вот кормчего Руджа капитан мог и не отпускать. Но отпустил, будучи в хорошем настроении от выгодной сделки.

– Какое у тебя дело? – спросил кормчий уже на берегу.

– Отец просил заглянуть к его здешнему другу, взять кое-что,– ответил Данил.

Брови Руджа поползли вверх. У отца Данила, светлейшего Волода Руса, императорского советника, Хранителя Рунской Мудрости – друг-хуридит? Удивился кормчий, но язык придержал: а то еще оскорбится светлорожденный Данил – и их собственной дружбе конец. Да, вот так вот. «Взять кое-что».