Прекрасный игрок - Кристина Лорен

Мы стояли посреди самой уродливой квартиры на Манхэттене. Дело не только в том, что мой мозг оказался не готов восприятию искусства: все эти картины на самом деле были ужасны. Волосатая нога, растущая из цветочного стебля. Рот, из которого потоком прут макароны. Старший брат и отец, которые пришли сюда со мной, глубокомысленно мычали и кивали, словно могли понять все увиденное. Я заставляла их двигаться вперед. Создавалось впечатление, что, по негласному протоколу, мы должны сначала все осмотреть и повосхищаться искусством и лишь затем имеем право перейти к закускам, которые официанты разносили по комнате на подносах.

Но в самом конце между массивным камином и двумя безвкусными канделябрами обнаружились изображение двойной спирали – структуры молекулы ДНК – и цитата Тима Бертона, выведенная прямо поверх полотна: «Всем нам известно, что романтическая связь между представителями разных видов – это странно».

Здорово. Рассмеявшись, я обернулась к Дженсену и папе:

– Ну ладно, вот это хорошо.

Дженсен вздохнул:

– Так и знал, что тебе она понравится.

Оглянувшись на картину и снова на брата, я спросила:

– Почему? Потому что здесь только эта вещица имеет хоть какой-то смысл?

Дженсен покосился на отца, и что-то проскользнуло между ними, как будто папа даровал ему свое родительское благословение.

– Нам надо поговорить о твоем отношении к работе.

Прошло не меньше минуты, прежде чем я осознала решительность его слов, тона и взгляда, и в мозгу у меня прозвенел тревожный звоночек.

– Дженсен, – сказала я, – ты что, действительно собираешься говорить об этом здесь?

– Да, здесь.

Его зеленые глаза сузились.

– За последние два дня я впервые вижу, что ты выбралась из лаборатории и при этом не спишь и не давишься едой.

Я часто замечала, как самые характерные черты моих родителей – проницательность, обаяние, осторожность, импульсивность и целеустремленность – не смешиваясь, четко распределились между пятью их отпрысками.

И сейчас, прямо посреди приема на Манхэттене, Проницательность и Целеустремленность вступили в бой.

– Мы на вечеринке, Дженс. Предполагается, что мы должны обсуждать эти прелестные картины, – парировала я, неопределенно махнув рукой на стены пышно меблированной гостиной. – И скандальное поведение… ну… чье-нибудь.

Я не знала ни одной свежей сплетни, и этот маленький белый флажок, демонстрирующий мою неосведомленность, только подтвердил правоту Дженсена.

Старший братец поборол желание закатить глаза.

Папа протянул мне закуску, напоминающую садовую улитку на крекере. Когда официант удалился, я незаметно спрятала ее в платок. Тело под новым платьем немилосердно чесалось, и я сильно жалела, что не успела поспрашивать в лаборатории о белье из спандекса, которое нацепила на вечеринку. Судя по моему первому опыту, его изобрел сам Сатана или мужичонка, слишком тощий даже для зауженных джинсов.

– Ты ведь не просто умная, – твердил мне Дженсен. – Ты веселая, общительная. Ты симпатичная девушка.

– Женщина, – промямлила я.

Он наклонился ближе, чтобы наш разговор не услышали проходящие мимо гости. Не дай бог, кто-то из представителей нью-йоркского истеблишмента пронюхает, что старший братец уговаривает меня развивать талант социальной проституции.

– Поэтому я не понимаю, почему, прогостив у тебя три дня, мы все это время общались только с моими друзьями.

Я улыбнулась Дженсу, чувствуя благодарность за его чрезмерную опеку, но затем во мне медленно начало разгораться раздражение. Так, прикоснувшись к раскаленному утюгу, ты сначала отдергиваешь руку, а потом просыпается длительная, пульсирующая боль от ожога.

– Я почти закончила учебу, Дженс. После этого у меня будет масса времени пожить полной жизнью.

– Но это и есть твоя жизнь, – настойчиво повторил он, широко распахнув глаза. – Прямо сейчас. В твои годы я был завзятым троечником и в лучшем случае надеялся проснуться в понедельник утром без похмелья.

Папа молча стоял рядом. Последнюю ремарку он проигнорировал, зато кивал, соглашаясь с общей мыслью, что я неудачница и у меня нет друзей. Я смерила его взглядом, означающим примерно следующее: и это я слышу от ученого-трудоголика, который проводит в лаборатории больше времени, чем у себя дома? Но папа никак не отреагировал и продолжал смотреть на меня с тем же выражением, с каким обычно глядел на непокорный химический компонент: озадаченным, даже слегка возмущенным. Как же, ведь эта штука должна была раствориться, вместо того чтобы студенистой суспензией осесть на дне пробирки.

От отца мне досталась целеустремленность, но он всегда полагал, что мать поделилась со мной толикой своего обаяния. Может, потому, что я была женщиной, или из убеждения, что каждое следующее поколение должно исправлять ошибки предыдущего, – в общем, он не сомневался, что я намного лучше его сумею сбалансировать карьеру и личную жизнь. В тот день, когда папе стукнуло пятьдесят, он позвал меня к себе в офис и прямо сказал: «Люди так же важны, как наука. Учись на моих ошибках».

А затем он расправил на столе какие-то бумаги, стал пялиться на свои руки и пялился до тех пор, пока мне не стало скучно и я не вернулась в лабораторию.

Что ж, я явно не преуспела.

– Я знаю, что давлю на тебя, – шепнул Дженсен.

– Немного, – согласилась я.

– И знаю, что вмешиваюсь в твою жизнь.

Я смерила его многозначительным взглядом и прошептала:

– Ты моя личная Афина Паллада.

– Не считая того, что я не грек и у меня есть член.

– Я пытаюсь забыть этот факт.

Дженсен вздохнул, и тут отец, похоже, осознал, что в одиночку братец не справится. Они оба приехали навестить меня, и хотя для неожиданного визита в феврале отцовско-сыновняя комбинация показалась довольно странной, до сих пор я об этом как-то не задумывалась. Папа обнял меня за плечи и прижал к себе. Руки у него были длинные и тощие, но хватка такая цепкая, что сразу становилось ясно – он намного сильней, чем кажется с виду.

– Зиггс, ты хорошая девочка.

Я улыбнулась папиной версии тщательно подготовленного родительского напутствия.

– Спасибо.

– Ты знаешь, что мы тебя любим, – добавил Дженсен.

– Я тоже вас люблю. По большей части.

– Но… считай, что это интервенция. Ты подсела на свою работу. Подсела на быстрый путь карьерного роста или что там еще себе навоображала. Может, я всегда лезу не в свое дело и пытаюсь руководить тобой…