Наследница - Злата Тур

Звонок в дверь заверещал так противно, что я чуть не подпрыгнула. Сердце заколотилось, и я, споткнувшись о любимые меховые тапки с ушами и едва не растянувшись, потащилась к двери.

Распахивая ее, была уверена, что это Платон. Иначе и быть не могло!

— Платоша! — выкрикнула я и наткнулась взглядом на Динку.

— Дин, ты?! — мне не удалось скрыть разочарование в голосе.

— Нет, Папа Римский! Всего лишь я. Пройду? — подруга вопросом напомнила, что мне нужно посторониться, чтоб пропустить ее в квартиру.

— А, да, — растерянно отвечаю и понимаю, что в этот момент я не лучший собеседник. И если обычно проблема становится менее острой после того, как ее озвучишь, сейчас — нет. Мне тяжело говорить, думать. Кажется, дышать тяжело. — Чай сама себе сделаешь? — на автомате гостеприимства спрашиваю, а мысли вообще далеко.

Традиционное чаепитие сейчас мне тоже было бы в тягость — я продолжала насиловать телефон, который, кажется, уже готов был взорваться от натуги.

— Ты Платону звонишь?

— Ну а кому ж еще! Я с ума уже схожу — он пропал. Не могу дозвониться! — я опять всхлипнула. — Даже не представляю, что с ним могло случиться!

— Ну подруга, я бы сейчас не спешила с ним разговаривать, — сокрушенно протянула она, будто пытаясь предостеречь меня от необдуманного поступка.

— Динка, не делай мне больную голову! Она и так трещит по швам, — снова сморщившись от боли, вдруг накатившей горячей волной.

— Ты сама себе сделала! Я, честно говоря, в шоке до сих пор. Бросила все. Вот примчалась проверить, как ты. По-хорошему, надо было б остаться с тобой вчера на ночь. Но ты вроде норм уснула. А если б я домой не пришла ночевать, сама знаешь, отчим меня бы загнобил.

— Стесняюсь спросить, ты о чем? Что я могла сделать такого, чтоб ты была в шоке? Прогуляла пару?

— Мать, ты, что, правда не помнишь? — она подозрительно прищурилась, а у меня по спине пробежал противный холодок. Определенно, что-то произошло. Мое горло, только-только переставшее напоминать Сахару, опять пересохло от волнения. Схватив стакан воды, я чуть ли не одним глотком выпила половину и прокашлялась.

— Что… я должна помнить?

— Белка. Спокойно, — Динка успокаивающим жестом подняла вверх ладони. — Назад ничего не отмотаешь, но я думала, ты знаешь, что делаешь.

— Динка! Это ты мне нервы отматываешь! Что случилось? — с трудом проглотив слюну, я снова потянулась к стакану с водой и зависла, воспроизводя в голове сегодняшнее утро. А там, дай Бог, и вчера вспомню. Без дружеской помощи.

Вот проснулась. Где я и где моя голова? Это первый вопрос, который себе задала, с трудом разлепив веки. Казалось, какой-то злой гномик ночью смазал их «Моментом». В ушах стоял противный гул, напоминающий въедливый звук бензопилы, только сквозь толстый слой ваты. Села на кровати, навела резкость и с облегчением выдохнула. Я дома. Но кажется, не вся. Голова точно была не со мной, потому что я ни черта не понимала. После сна чувствую себя не отдохнувшей, а наоборот, разбитой, как старая калоша. И фу! На мне отвратительное платье из отвратительной синтетики и тоже отвратительного, раздражающего красного цвета.

Кажется, я все еще сплю, ибо такую дрянь вместо любимой пижамы с мишками можно надеть только в кошмарном сне. А еще жутко хотелось пить. Наверно, от этого и проснулась, если можно так назвать то коматозное состояние, в котором сейчас находилась.

Я чувствовала себя настоящим гибридом фарша и змеи. Фарша, потому что все тело болело невыносимо, а змеи, потому что ужасно хотелось сбросить кожу, так она чесалась. Начала стягивать с себя это красное безобразие и содрогнулась. Оно надето на меня на голое тело. Сюрреализм проник в мою жизнь! Хотя, слава Богу, не до конца. Любимую пижамку я нащупала рукой там, где она и должна быть — под подушкой. С трудом натянула на себя. Жутко хотелось помыться, но сил не было совершенно. Сейчас я попью, потом досплю, это вот все «развидю» и тогда в душ.

— Мяу! — Анчи укоризненно посмотрел на меня. Но давать объяснения коту сил не было.

— Давай не сейчас, пожалуйста, — простонала я.

Щурясь от яркого света, чуть ли не по стеночке, добралась до кухни. С жадностью запойного алкоголика проглотила стакан воды и бессильно опустилась на стул. Ясности в голове не прибавилось, наоборот. Я сжала виски руками, потерла, будто желая сделать из себя волшебную лампу. И со страхом поняла, что меня беспокоило больше всего. Почему не звонит Платон? Мое утро никогда не начиналось без его звонка. Это я помнила в любом состоянии. К паршивому самочувствию прибавилась тревога. И чем больше я пыталась прийти в себя, тем больше она усиливалась, нарастала, словно снежный ком.

Потерянная, обессиленная, я залила в себя чашку кофе. Не моего фирменного, заварного, который так любит Платон, а обычного «нескафе» из пакетика. Стыдно сказать, как трофей, привезла из Турции, где мы провели репетицию медового месяца.

Платон подшучивал надо мной, а я с упорством ослика складывала в тумбочку пакетики с кофе и сахаром с логотипом отеля.

— Ты настоящая запасливая Белочка!

Ничего не поделаешь. «Прививка нищеты», полученная в детстве, действовала до сих пор. И я рассуждала — почему добро должно пропадать? Их же для нас в номер приносили? Для нас! Значит, можно забрать, раз мы не выпили.

Вот и пригодился, потому что приготовить настоящий кофе сейчас мне не под силу. Но и этот эрзац все же не совсем бесполезная штука. Я обрела если не Суперсилу, то хотя бы способность соображать и ощущать окружающую реальность.

За окном пыталось светить солнце. Пробиваясь сквозь тучи, оно словно играло в игру — тут светим, тут не светим. Хотя на календаре уже весна.

Я существо крайне теплолюбивое, и для меня невыносима зимняя стужа и «послезимняя» промозглая слякоть. И чтоб спастись, я всегда куталась в сто одежек и без особой надобности не высовывала нос из дому. Была б моя воля, как медведь, залегла бы в берлогу и проспала вот это все.

Правда, эту зиму я и не заметила. Было холодно, было отвратительно мокро и зябко, но меня согревала любовь, как бы пафосно это ни звучало. Пойти в кафе с Платоном, в кино, и даже просто погулять по зацелованному вьюгой городу — за счастье!

Сейчас я никак не ассоциировала понятие «счастье» и себя. Придавившая тревога не только не рассеивалась, но и становилась все более гнетущей. Она разрывала душу страхом неизвестности. И даже редкие солнечные зайчики, запрыгивающие в комнату, не прибавляли бодрости духа.

Я совершенно не помнила, что делала вчера вечером и как на мне оказалась та вонючая тряпка. Я синтетику плохо переношу. Во-первых, она мерзко ощущается на теле. Кто-то, может, и не так остро реагирует, но у меня очень чувствительная кожа. А во-вторых, стоит вспотеть в синтетике, и она начинает пахнуть, как попона скаковой лошади.