Единственная для принца. Книга 2 - Анна Агатова

Звяк-звяк, звяк-звяк, звяк-звяк…

Я ехала верхом, в ушах слегка звенело. Это звякают мелкие лёгкие колечки в моих серьгах. От каждого шага лошади звяк… звяк… звяк…

Навстречу мне - всадник, кто-то хорошо знакомый, кто-то, кто мне помог, я многим обязана ему. Не помню почему, не помню чем, но знаю – он хороший человек, и я ему благодарна. Я не вижу его лица, не знаю, кто он. Но еду к нему навстречу, улыбаюсь. Но искренности нет в этой улыбке. Просто те, что за моей спиной, вынуждают меня.

В моей руке длинный метательный кинжал, я чувствую его вес и выпуклости резьбы на рукоятке, он обжигает ладонь. Я должна метнуть этот кинжал, должна ранить, ранить смертельно, а лучше убить.

Убить того, кто едет мне навстречу.

Но я не могу его убить, я не убийца, я не хочу быть убийцей!

И потому я нахожу в себе силы выпустить нож. Осторожно, легко, так, чтобы он скользнул вниз, будто случайно, лёг под копыто лошади и исчез в дорожной пыли.

Звяк-звяк, звяк-звяк, звяк-звяк…

Я облегченно перевожу дух и, желая отереть со лба пот, поднимаю руку. Но на ней перчатка. Я в ужасе смотрю на неё и понимаю – она отравлена. Как только тот, что едет мне навстречу, коснётся её, он погибнет. Я с бешено колотящимся сердцем сдираю эту перчатку, которая будто прилипла к коже. Но она не даётся, крепко сидит на кисти.

Я уже стою на земле. Но когда тот, кто движется мне навстречу, приближается так, что я могу уже почувствовать его запах, перчатка наконец падает на землю к моим ногам. Душу наполняет огромное, просто невероятное облегчение.

Звяк-звяк, звяк-звяк, звяк-звяк… Звякают серьги? Этого не может быть, я стою на земле! Но звяканье в ушах не стихает.

Теперь в моей руке тонкая удавка, и она накинута на шею человека, который корчится в агонии. Корчится, хрипит, бьется в предсмертных судорогах, а потом замирает. Я в ужасе понимаю, что всё же убила его. Того, кого убивать не хотела.

- Нет, - шепчу, а потом кричу, – нет! - И уже не сдерживая вопля: - Нееееет!

Я вскочила на постели и стукнулась макушкой о потолок, воздух с трудом прошёл в легкие, и за шумом собственного дыхания и стуком сердца, я с трудом разобрала:

- Слушай, Рада, заведи себе уже парня, что ли?

Это недовольная Ариша сонно пробормотала с кровати напротив.

- Зачем? – нормальное дыхание ещё не восстановилось, и я спросила это прерывисто, будто после долгой пробежки.

- Ему ори на ухо.

- Ты так говоришь – заведи, будто это собака.

Скрип соседней кровати – подруга завозилась на своей постели, но в темноте не видно, какое у неё выражение лица. Да, впрочем, какое у неё может быть выражение? Сонное наверняка. Да и дыхание тоже уже стало сонным. Ариша уснула.

Спят и ещё четыре девушки. Их кровати ниже, но мой крик даже не потревожил их сон. Ну да, они старшекурсницы и в совершенстве владеют отгораживающим звуки заклинанием. Только Ариша, как и я, на втором, и ещё не научилась строить полог так, чтобы он держался, даже когда она спит.

Старшекурсницам хватило одной-единственной побудки среди ночи от моего крика, чтобы принять меры и больше не страдать из-за кошмаров подселенки-второкурсницы, а вот Аришу мне немного жалко. Радует только то, что она всегда быстро засыпает.

Я вздохнула. Ариша уснула, а я всё никак - мучили мысли, отзвук звяканья сережек в ушах и то страшное ощущение из сна - ощущение непоправимости, когда передо мной лежал мертвым тот, кого я убивать не хотела.

Вспомнив всех богов и идолов, я попросила каждого, а потом всех вместе, чтобы хороший человек был жив и сон оказался пустым. На всякий случай потрогала себя за уши – проклятых серёжек не было. Вообще никаких не было. Облегченно вздохнула, уже в который раз, и расслабилась – как же хорошо, что я не должна никого убивать!

А про совет Ариши про парня стоит подумать…

Утром Рада то и дело вспоминала про то, что нужно завести парня.

Завести – глупое слово. Но если отрешиться от формы, то содержание, сам смысл требовал задуматься.

Нет, заводить не нужно, но найти парня, выстроить какие-никакие отношения, которые приведут к... Ну понятно, к чему они приведут. И вот это, наверное, сложно. Но сама идея была хороша.

И чем дольше Рада о ней думала, тем больше она ей нравилась.

Первое отторжение прошло на удивление быстро, и произошло это, наверное, ночью. Поэтому завтракая в столовой Академии, она уже рассматривала не столько саму мысль, сколько парней вокруг.

Для Рады это было странным занятием – рассматривать парней. У неё никогда не было ни возможности, ни желания заниматься подобным. Мужчины всегда были или угрозой, или... потенциальной угрозой. А вот сейчас какой-нибудь из этих парней вполне мог стать её если не спасением, то серьёзным шагом к такому спасению, возможностью изменить ситуацию.

И это было странное ощущение. Очень необычное, тревожное, но и радостное одновременно.

Рада понимала, что для осуществления этой идеи слишком много трудностей. Например, как найти того, кто ей нужен? Просто смотреть на каждого? И что искать?

Допустим, нашла.

Что потом? «Пойдём со мной, дорогой?»

Да и сам процесс…

Вспомнилось вдруг: горячее учащенное дыхание над ухом, почти такое же горячее мужское тело прижимается к ней со спины. Потом слова. Слова, сказанные хриплым голосом. Смысл слов такой, что даже сейчас уши полыхают от стыда и омерзения. Ей трудно дышать от ужаса, от безысходности, от ощущения загнанности, и её вдохи больше похожи на всхлипы.

- Ты так дышишь, - шепчет хриплый низкий голос, - ты тоже хочешь… Даже не пытайся мне возражать! Я же чувствую!

В голосе - звериная агрессия и толика безумия. И тут же горячая, обжигающая даже через ткань, ладонь ложится ей на грудь. Рада захлёбывается воздухом от омерзения, перестаёт дышать, но следующее движение этой большой и сильной руки – и она вскрикивает от боли и шипит сквозь стиснутые зубы. Сердце бьется так, что вот-вот выскочит через горло. Надо позвать на помощь, но лицом её уткнули в угол, голоса нет, эмоции перехватили горло. Даже если крикнуть, не услышит никто. А если и услышит… Разве этому мужчине кто-то может запретить?..

От этих воспоминаний у неё всегда начинала гореть спина. Именно ей, бедной и ни в чем не повинной спине, пришлось тогда за всё расплачиваться. И не только тогда…

Боль – хороший учитель. С этими словами отца она была согласна. Ни с одной его мыслью она ещё не была так горячо согласна, как с этой. И тогда, и сейчас. Абсолютно согласна. Именно этот учитель - боль, воспоминание о ней - сейчас ей и напоминал о том, что её идея опасна.