Я сделаю это для тебя - Салма Кальк

Я сделаю это для тебя

Пролог

Из дневника Асканио Астальдо Нери.

Наконец-то весна.

Во всех приличных землях уже давно лето, а здесь — несмелая весна. Май месяц завершается, а только лишь листики на деревьях появились, и самые первые цветы. Они очень странные — жёлтые или лиловые, мохнатые, растут кучками. Я никогда не встречал таких раньше.

На огромном озере всё ещё держится лёд. Он уже трескается и у берегов, и дальше, а ветер то и дело гоняет большие ледовые поля в разные стороны. Местные говорят, что скоро поверхность очистится, и можно будет спускать корабли на воду.

После нашего похода в старую крепость прошло три с лишним месяца. Об Анри и его маркизе нет никаких вестей. Это очень удручает, потому что как мы все в крепости привыкли жить под его рукой, так же деревенским отчётливо недостаёт маркизы. Оба они управляли незаметно, но очень хорошо, при них жизнь катилась, как хорошо смазанное колесо. Теперь же то и дело вылезают то ямы, то ухабы.

Жак Трюшон хороший командир, но там, где Анри решал вопрос двумя словами, ему приходится торговаться и убеждать. Он справляется, но каждый день поминает Анри и недоумевает, куда тот пропал.

Северин совсем переселился жить вниз, в дом маркизы. Он говорит — дом нужно защищать, мало ли что. А на некроманта не вдруг полезут, даже если не побоятся солдат. Это верно, он прав.

Советник Астафьев не дожил до весны. Даже госпожа Евдокия не смогла спасти его, наверное, потому, что он отправился на битву с демонами раненый. Или потому, что натворил в жизни много лишнего — так сказал господин Лосев, тот здравствует и пишет мемуары.

Камердинер советника, который сбежал накануне нашего похода, был найден местными, когда развеялся туман. Вероятно, кони испугались чего-то в тумане и понесли, влетели в гряду торосов, переломали ноги, перевернули сани. И камердинер, и проводник, и кони были мертвы, когда до них дошли деревенские рыбаки.

А местные молодые люди, которые ушли рыбачить и потерялись, нашлись все, живые и здоровые.

Здешний святой отец Вольдемар внимательно выслушал нас, когда мы вернулись из-за перевала. Он огорчился, что с нами нет Анри и маркизы, но был рад, что все остальные вернулись живыми. Почему-то обо всех деталях операции знала только здешняя нежить, прозываемая Алёнушкой, а она не расположена беседовать с мужчинами. Поэтому она рассказала госпоже Евдокии и госпоже Ульяне, а те уже повторили святому отцу и всем прочим.

Шаман Каданай не так давно откочевал вместе со своими людьми обратно, туда, где обычно живёт. Но обещал вернуться следующей зимой.

Все мы ждём Анри. И маркизу тоже. И очень надеемся, что они вскоре появятся.

* * *

— Именем Франкийской республики! Гражданин Эжен дю Трамбле приговаривается к смертной казни, как пособник бывшего короля Рогана! Казнь свершится завтра на рассвете во дворе Бастиона!

— Слышь, что говорят. Я думал, он откупится, был же один из первых богатеев.

— А вот как вышло, ничего его не спасло, никакие деньги.

— Куда там откупится, так всё заберут! Придут и заберут, и не спросят — его деньги, или нет.

— Да ладно вам, он же после того, как его ведьму-матушку в ссылку отправили, жил будто у тестя из милости! Карета облезлая, кони тощие!

— Да это она, маркиза дю Трамбле, забрала в ссылку все богатства покойного мужа! И ни монеточки ему не оставила!

— Как бы она забрала, сам подумай, в ту ссылку знаешь, как уходят? С одной сменной рубахой! В эти их порталы и не протиснешься иначе!

— А ты будто видел!

— Видел один раз, я дрова возил в Академию! Там на дворе и видел — прямо из ничего человек выскочил! Туда никакие сундуки не затащить!

— Лучше подумай о превратностях судьбы, как бы сказал наш покойный святой отец! Был чуть не первый богач королевства, а сейчас что? Отец помер ещё при короле. Мать отправили в ссылку, где она тоже померла уже, наверное, там, говорят, долго не живут. Деньги тю-тю. Жена в родах богу душу отдала. И теперь самого вот-вот казнят. И стоило пыжиться и жить?

— Ну иди повесься тогда, раз такой умный! Священников нет, значит, это теперь не грех.

— Дурак, грехи всегда есть, они сами по себе, а не от священников.

— За языком своим смотри, а то и тебе наваляют за измену, и нам всем за компанию! Нашёлся умник — говорить про то, что грехи да что не грехи! Наше дело — работать и помалкивать, тогда, может, спасёмся.

— А может и нет.

— Типун тебе на язык! Всё, пошёл я.

— На казнь-то посмотреть завтра пустят?

— А тебе оно надо? Сильно свербит? Скольких уже пересмотрели, разве с того стало лучше жить? Нет? То-то. Ладно, бывайте.

— И ты бывай.

* * *

Алексей Кириллович Лосев за жизнь настолько привык к переменам, что уже нисколько не удивлялся, когда они приходили снова и снова. И нередко — к худшему, тех разов, когда перемены случались к лучшему, было на его памяти всего ничего. Только, значит, приспособишься к тому, что вокруг тебя, так сразу оно и пошатнётся. Если вовсе не обрушится.

Так и теперь. Жили — не тужили, но понемногу всё посыпалось, как камешки из фундамента. Дом вроде ещё держится, но стоит его снаружи чутка подтолкнуть — и рассыплется, и поминай, как звали.

Трясения земли в этих неблагополучных краях встречались. И как рушатся такие вот непрочные дома, Лосев видел своими глазами.

Когда прошлым летом корабль привёз из губернского города Сибирска франкийских ссыльных, Лосев удивился. Обычно их доставляли напрямую в крепость, и в деревне они показывались лишь по большой нужде — то есть, когда испытывали недостаток в пропитании. Тут же оказалось, что прямо целый принц, дядя короля, прибыл в тихую Поворотницу, с ним его друзья-маги и не с ним, но тем же кораблём — маркиза дю Трамбле, ярчайшая звезда их прежнего царствования, фаворитка короля Луи на протяжении двадцати с лишним лет. Вот так не свезло — подумал тогда Лосев. А потом началось.

Сначала — нежить в доме графа Ренара. Потом тёмная тварь, которая развела эту нежить. Потом попытки захватить франкийский дом — неумными людьми, умные бы нарываться не стали. Потом попытка нападения в самую длинную ночь. А потом — и вовсе туман из-за перевала.

Даже приезд Ваньки Астафьева ловко вписался в эту историю — он, конечно, гнида пакостная, первостатейная, и тут тоже навредить успел, но после рассказали, что и польза от него тоже случилась. Всё не зря небо коптил, можно сказать — погиб героем, от ран, полученных в битве с прислужниками красноглазого демона — так выходило по рассказам Дунюшки, а та узнала от Алёнки, особы неживой, но от того не менее деятельной. Эту особу когда-то привезли в Поворотницу супротив воли, тут она и концы отдала, да как-то нехорошо, что стала ходить по деревне да уводить мужиков, что вежества не имели и дело с ней вели, как с другими деревенскими бабами привыкли. За что и поплатились, ибо просто так с той стороны не утекают, и мощь у той Алёнки в руках была весьма значительная. Теперь, правда, уже не по берегу с фонарём ходит, а по улицам, и смотрит — не творит ли кто какого непотрбества. Говорят, теперь мужики стали меньше жён да детей гонять, потому что на ту Алёнку и её гнев нарваться никому не хочется. Отче Вольдемар, конечно, каждое воскресенье говорит, как вести себя надобно, ну да тот только говорит, а эта и увести может, да туда, откуда сам никак уже не вернёшься.

И если бы не та Алёнка — в деревне было бы совсем худо. После того, как ушёл туман, народец как сбесился. Все решили почему-то, что за перевалом и непосредственно в старой крепости скрыто немалое сокровище, и повадились туда ходить. В крепость, правда, не попал ни один, никто не похвалился, что удалось найти и отпереть невидимые ворота — кроме тех, кто ходил на бой с демоном и его прихвостнями. А те помалкивали. И на прямые обвинения в том, что сокровище принесли, и не делятся, ничего не отвечали. А если верить