Супердиверсант Сталина. И один в поле воин - Валерий Большаков

…Вызванивая, пули сбривали хвою над самой головой Судоплатова, и он вжимался в траву за крохотным бугорком, мечтая, чтобы тот вырос в здоровенный вал, в крепкую стену, желательно бетонную…

Множественный треск винтовок покрывался гоготаньем пулеметов. Изредка прорывался сухой кашель «шмайссеров», доносились одиночные выстрелы из табельных «ТТ» и трофейных «Вальтеров».

Засада удалась, вот только немцы не сдавались, сопротивлялись отчаянно – черное воинство СС было осведомлено, что партизаны не жалуют карателей.

Высунувшись на мгновенье, Павел выстрелил и мигом откатился в сторону. Бугорок тут же зафонтанировал пылью, угодив под короткую очередь.

– Товарищ комиссар! – послышался крик.

Судоплатов обернулся. К нему подползал Кочетков, прозванный «начальником аэродрома». За ним, шевеля коробчатым «горбом» рации на спине, полз радист.

– Ну, что?

– Летят, товарищ комиссар!

– Ат-тлично! Будь на связи. И не высовывайся!

– Есть!

Воспользовавшись не шибко длинной промоиной, Павел добрался до крепкой, кряжистой сосны, вцепившейся корнями в каменистый пригорок. Отсюда открывался неплохой вид на поле боя.

Немцы подъехали на четырех грузовиках и одном штабном автобусе, пустив впереди целую свору мотоциклов. Надо полагать, чувствовали они себя в безопасности, находясь под солидной охраной, – колонну сопровождали три танка и столько же полугусеничных «Ганомагов».

Тяжелый «Т-IV» подорвался на мине, среднему «Т-III» влепила пару бронебойных партизанская артиллерия, а еще одна «тройка» продолжала буянить. Танк ворочал башней, рассылая снаряды по лесу – гулкие взрывы ломали деревья и шугали птиц.

Видимо, экипаж машины боевой здорово перетрусил, отчего малость ошалел. Вот и слал боеприпас куда попало.

Или озлобились танкисты. И решили «подбить» хоть одного партизана.

Грохнула пушка – это сработал расчет сержанта Шорина, молодого, но глазастого артиллериста. «Ганомаг», завывая мотором и лязгая гусеницами, как раз объезжал подбитую «четверку» – закопченная башня перекошена, орудие уткнулось в кусты, из люка свисает немецкий танкист, – и снаряд влепился прямо в кабину броневика. Обычный осколочно-фугасный, но хлипкая «ганомаговская» броня была ему нипочем – взрывом разворотило кабину, просадило кузов.

Пулемет, паливший оттуда почти без остановки, тут же смолк – некому стало палить.

Танковое орудие выдуло блеск огня и клубы подсвеченного дыма. Снаряд прошелестел мимо, разорвав комель сосны. Бедное дерево покосилось, застревая между стволов, а Шорин ударил бронебойным.

Калибр был так себе, но гусеницу снаряд порвал и ведущее колесо покурочил. Танк дернулся, распуская «гусянку», зарываясь катками в мягкую землю – и подворачиваясь бортом.

Туда-то и отправили партизаны-пушкари следующий подарок.

Болванка вошла в корпус «тройки», как гвоздь в трухлявое дерево. Танк замер, застыл, а в следующую секунду его угловатая башня вздыбилась на порыве бешеного пламени – рванул боекомплект.

Воздушная волна пронеслась, клоня траву, и все стихло, как будто гибель последнего танка была сигналом прекратить огонь. Затихли пулеметы. Хлопнули пару раз немецкие карабины и смолкли. Сухо, немощно, несерьезно даже, прозвучал выстрел из пистолета – то ли контрольный, то ли себе в голову.

– Зачищаем! – донесся крик Творогова.

Снова поднялась стрельба, но палили разрозненно, без горячки, деловито даже. Добивали.

– Товарищ комиссар!

– Уделали? – откликнулся Судоплатов.

– Так точно!

– Молодцы. Живо укрывайте танки! И погасите огонь – люфтваффе не должно видеть следов боя.

– Есть!

Павел выбрался к дороге и зашагал к обширному полю, чья зеленая плоскость проглядывала между молодых елочек.

Товарищ комиссар… Судоплатов усмехнулся.

«В той жизни» он получил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга лишь в 43-м. Растешь, Павел Анатольевич!

Бойцы из 2-й Украинской партизанской дивизии белозубо щерились, попадаясь навстречу, и неумело козыряли, кидая руку то к фуражкам, то к обычным кепкам. Судоплатов улыбался и кивал в ответ.

Сколотить партизан в бригады и дивизии, усилить их разведчиками-диверсантами из 1-й и 2-й ОМСБОН[1] – это было трудное, но живое, интересное дело. А уже набирают первые отряды 4-й Отдельной мотострелковой…

Значит, уже этим летом он развяжет настоящую войну в тылу врага! Все идет по плану.

– Товарищ комиссар!

Это радист догонял его неуклюжей пробежкой.

– Ась? – ворчливо, по-стариковски, отозвался Павел.

– Они уже близко!

– Понял. Переоденься!

– Есть!

Судоплатов прибавил ходу. Ворота стояли распахнутыми, бойцы споро выносили убитых немцев из дощатых сарайчиков и брезентовых палаток – это был передовой аэродром люфтваффе, и постоянных сооружений, вроде ремонтных ангаров, здесь не строили.

Зато взлетно-посадочная полоса была хороша – она тянулась вдоль просеки длиной в две тысячи метров и вся была выложена шестиугольными плитами, сколоченными из дерева.

Павел оглянулся.

– Клаус! Готовьтесь.

– Готовы, товарищ комиссар! – осклабился Рихард Клаус, «белокурая бестия» из Марксштадта, что в Саратовской области.

Клаус был упакован в немецкую форму, со всеми онерами и причиндалами гауптмана. Следом за ним перетаптывался целый взвод рядовых люфтваффе и унтер-офицеров.

Великан Приходько выдал «товарищу комиссару» серо-синий мундир оберста – был тут такой, начальствовал давеча. Медведев ликвидировал его аккуратно, одиночным в переносицу, чтобы форму не запачкать.

– Вы побачьте – усэ чистэнько та гладенько, – прогудел Приходько.

– Верю, Микола, – улыбнулся Павел.

Быстро переодевшись, он вышел на поле.

Сюда, под Ровно, командование 4-го воздушного флота люфтваффе перегоняло смешанную группу самолетов[2] – эскадрилью бомбардировщиков «Юнкерс-88» и две эскадрильи «Мессершмиттов».

И бомбы завезли, и прочий боеприпас. Топливозаправщики прибыли, а когда грузовики отбуксировали к аэродрому зенитки «ахт-ахт», Судоплатов решил на штабе: «Будем брать!»