В нежных объятьях - Татьяна Тронина

* * *

Поезд замедлил ход.

– Костров. Стоянка полторы минуты… Девушка, вам пора, – напомнила проводница, заглянув в купе, в котором ехала Женя.

– Да, спасибо, – ответила она, стоя посреди купе, уже полностью собравшаяся; тут же, после слов проводницы, перекинула через плечо небольшую спортивную сумку и по коридору направилась к выходу.

Поезд, тяжело вздохнув, окончательно замер у перрона. Скрежет откидной лесенки.

– Всего доброго, – дежурно бросила проводница вслед.

– И вам удачного пути! – отозвалась Женя и спустилась по ступеням вниз.

Странное ощущение охватило ее, когда она почувствовала под ногами перрон. Вернее, ступила наконец на родную землю.

«Хотя глупо так волноваться, – усмехнулась Женя. – Когда я в последний раз тут была? Лет пять назад, кажется… А до того – еще лет пять прошло. Обычно мама ко мне в Москву ездила…»

Еще несколько человек сошло с поезда; на небольшой привокзальной площади, возле клумб, бродили люди – ожидающие очередного поезда, или встречающие, или, возможно, какие-то местные бездельники. Женя зачем-то оглядела всех, но никого из знакомых не заметила.

Впрочем, кого она так рвалась тут встретить? Мама дома, а родня, Кирсановы – бабушка, тетка, двоюродная сестрица Анна, племянница Лиза – у себя, в своем доме, наверное, еще спят в столь ранний час. Бывшие друзья, одноклассники? Большинство разъехались давно, и, если надо, их проще найти, зайдя в социальную сеть, чем выглядывая здесь, на перроне.

Да и кто Жене нужен, к кому она так рвется всем сердцем? Никто, ни к кому. Нет тех людей, ну разве что кроме матери, к которым она стремилась бы всем сердцем. Впрочем, если уж быть совсем честной с собой, то и по матери Женя тоже не особо тосковала, они ведь и без того частенько общались по скайпу, перезванивались – так что и соскучиться не успевали. А главное, в последнее время они больше конфликтовали, поскольку мать не желала уезжать из этого городишки, хотя у Жени появилась квартира в Москве. Теперь уже можно сказать – своя собственная, поскольку этой зимой Женя полностью погасила ипотеку.

…Раннее утро, а солнышко вовсю припекало. Ну да, Костров немного южнее Москвы… Всего несколько часов в поезде, но разница ощутима. И почему-то уже кажется незнакомым этот сухой и теплый ветер, что дует в лицо, а, главное, воздух-то здесь – чище, легче… Он совсем другой! Свежий, без примеси выхлопных газов миллиона машин.

Женя пересекла небольшую площадь перед зданием вокзала и оказалась внутри самого здания. Просторный зал с креслами, буфет, какие-то киоски… Тут все по-старому. Разве что стены покрасили в зеленый цвет. И никого, пусто, лишь Женины шаги звонко отзывались под высокими сводами. Киоски не работали, лишь одинокая кассирша сидела за стеклом.

Как будто знакомая? – невольно засмотрелась Женя на кассиршу.

Это была полная женщина средних лет, со светлыми редкими волосами, убранными назад, отчего ее круглое, большое лицо без грамма косметики казалось уж слишком «обнаженным».

Кассирша в ответ вскинула голову на Женю, заморгала, словно всматриваясь в одинокую пассажирку с каким-то сердитым, тревожным выражением, но через мгновение уже отвернулась.

«Нет, показалось», – подумала Женя и прошла мимо.

Открыв, и не без труда, тяжелые деревянные двери, она оказалась в городе.

– Такси, такси… Девушка, такси!

– Нет, спасибо, мне недалеко.

– Девушка, дорого не возьму!

– Нет, спасибо.

– Такси, такси! Быстро, удобно, комфортно. Официальное такси! – надрывался зазывала.

Город был почти пуст в этот час, лишь изредка, поднимая пыль, проезжали мимо машины. Вся привокзальная улица состояла из пятиэтажных домов, за ними – большая площадь в окружении старинных особняков. Здесь любили снимать кино. А вон, кстати, и киношники – Женя заметила на противоположной стороне фургоны с надписями известной киностудии, рабочие лениво тянули провода и устанавливали камеры. Пару-тройку раз Женя натыкалась в отечественных фильмах на историческую тематику – где-то фоном мелькали пейзажи родного Кострова. Это было мило и забавно – узнавать на экране когда-то родные места.

Дальше, за площадью, пошел какой-то строительный разнобой – то тянулись вверх многоэтажные здания, то низенькие домики прятались за заборами. Окраина Кострова – так вообще сплошь частный сектор. Не город, а какой-то поселок, где вперемешку стояли и современные уютные коттеджи за красивыми каменными оградами, и ветхие развалюхи, символически окруженные штакетником.

Кстати, Кирсановы – они тоже жили в частном доме, утопавшем в роскошном саду. Интересно, как они там сейчас, заглянуть, что ли? А сад – все такой же, отрада глаз? Впрочем, потом, потом, все потом, неудобно без приглашения заваливаться. У бабушки юбилей на днях – восемьдесят пять лет, вот тогда и встретиться можно с родней, и на сад полюбоваться…

Женя свернула в переулок, уводящий от центрального проспекта, и скоро оказалась на своей улице. Вон и длинный одноэтажный дом с отдельными входами, тоже огороженными невысокой деревянной оградкой, которую можно было легко перешагнуть. Перед домом росли березы, клубилась зеленой листвой густо, закрывая иные окна, сирень, уже отцветшая.

Это было настолько знакомое зрелище, знакомое, но в то же время – ненастоящее какое-то, избытое, забытое, невозможное, что Женя судорожно вздохнула. Она каждый свой приезд изумлялась, вновь попадая в места своего детства. Детство закончилось, а место осталось. Причем все в том же, почти первозданном виде. А что, если все эти годы, что Женя провела вдали от Кострова, – лишь приснились ей? А она снова девчонка-старшеклассница. И люди вокруг – соседи, одноклассники, учителя – тоже молодые, те же самые, прежние… Никто не умер, никто никуда не уехал. Еще мгновение – и вынырнет из-за угла… кто вынырнет?

Но Женя не стала поддаваться своим фантазиям, лишь усмехнулась и толкнула незапертую калитку. Вот он, палисадник ее детства. И скамейка, кстати, среди кустов сирени – все та же, знакомая с детства, старая деревянная скамейка, потемневшая от дождей и снега. Или другая? Хотя какая разница, глупо думать о каких-то там скамейках.

Женя поднялась по ступеням на крыльцо, нажала на звонок. Дзынннь. Все тот же, хоть и полузабытый, резкий и неприятный звук.

– Открыто! – из глубины квартиры отозвалась мать.

Женя толкнула дверь, оставила в небольшой прихожей свою сумку, скинула с ног кроссовки и босиком прошла в комнату. Какой знакомый запах: деревянных полов, герани, земляничного мыла…

– Женька… Привет! – выглянула из другой комнаты мать, Таисия Георгиевна – в ситцевом сине-сером халатике, на голове – платок, концами назад, в руках – швабра. – А я полы мою. Да проходи, проходи, тут уже высохло.