Шкатулка хитросплетений - Терри Брукс

Однажды вечером, войдя к нему со свечой, я с изумлением услышал, как он дрожащим голосом произнес:

— Я лежу тут в темноте и жду смерти.

Свет находился всего в полуметре от его глаз. Я заставил себя пробормотать — «о, что за глупости!» и застыл над ним, пораженный тем, что открылось моему взору.

Мне еще не доводилось видеть ничего более разительного, чем те перемены, которые произошли в его чертах, и надеюсь, что больше никогда подобного не увижу. О, я не был шокирован, я был заворожен. Казалось, разорвался некий покров. Я увидел на этом мертвенно-бледном лишь, выражение торжественной гордости, безжалостной властности, трусливого ужаса… Сильнейшего и безнадежного отчаяния. Что было с ним в этот вершинный миг полного познания? Может быть, он вновь пережил все мгновения своей жизни: вожделение, соблазн и падение? Он отчаянно шептал, обращаясь к какому-то образу, к какому-то видению, даже вскрикнул дважды, и крик его был почти вздохом:

Ужас! Ужас!

Джозеф Конрад «Сердце тьмы»

Хоррис Кью внешне напоминал карикатурное изображение Паганеля. Он был высок и долговяз и походил на дешевую марионетку. Голова у него была маловата, руки и ноги длинноваты, а торчащие уши, нос, кадык и волосы придавали его облику небрежность. Выглядел он безобидным и глуповатым. На самом деле это было не так. Он принадлежал к числу тех людей, которые обладают некоторой властью, но не умеют ею пользоваться. Он считал себя хитрецом и мудрецом, но не был ни тем ни другим. Если припомнить поговорку, то он вполне подходил на роль снежного кома, которому суждено превратиться в лавину. И в результате он представлял некую опасность для всех, включая и самого себя, но сам он этого даже не осознавал.

И то утро не было исключением. Огромными скачками, не замедляя шага, он прошел по садовой дорожке к калитке, хлопнул ею так, словно был взбешен оттого, что та не открылась сама собой, и проследовал дальше, к дому. Он не смотрел ни направо, ни налево, не замечал изобилия цветов на тщательно ухоженных клумбах, аккуратно подстриженных кустов и свежевыкрашенных шпалер, не ощущал благоуханных ароматов, которыми был напоен теплый утренний воздух северной части штата Нью-Йорк. Он даже мельком не взглянул на парочку малиновок, распевавших в ветвях старого косматого гикори, который рос в центре газона у дома. Не обращая внимания ни на что, он устремился вперед с сосредоточенностью бросившегося в атаку носорога.

Из Зала Собраний, расположенного ниже по склону, доносились голоса, напоминавшие рой разъяренных пчел. Густые брови Хорриса мрачно сдвинулись над узким крючковатым носом, словно пара мохнатых гусениц ползла навстречу друг другу. Надо полагать, Больши все еще пытался увещевать паству. Увещевать бывшую паству, поправился он. Конечно, на нее это не подействует. Теперь уже ничего не подействует. В том-то и неприятность от чистосердечных признаний. Единожды сделав, назад их не вернешь. Элементарная логика, урок, за который тысячи шарлатанов заплатили своими шкурами, — и Больши все-таки не удосужился усвоить его!

Хоррис заскрипел зубами, О чем только думал этот идиот?

Он стремглав пустился к дому. Настигавшие его крики из Зала Собраний вдруг вскипели новой пугающей волной. Скоро они явятся. Все сборище, вся его былая паства, вмиг превратившаяся в стаю обезумевших врагов, которая непременно разорвет его в клочья, если только он попадется им в руки.

Хоррис резко остановился у начала лестницы, ведущей к веранде, окружавшей сверкающий дом, и подумал обо всем, что теряет. Его узкие плечи опустились, неловкое тело обмякло, и, когда он попытался подавить разочарование, вставшее комом в горле, кадык его дернулся, как поплавок на воде. Пять лет работы пропало! Пропало в одну минуту. Пропало, как пламя задутой свечи. Он никак не мог этому поверить. Он столько трудился!

Покачав головой, он вздохнул. Ну, надо полагать, найдется новая дичь. И новый лес, в котором можно будет поохотиться.

Он затопал по деревянным ступеням: ботинки сорок шестого размера ударяли по доскам, словно комические чеботы клоуна. Теперь он уже смотрел по сторонам, смотрел, потому что это была его последняя возможность. Он больше никогда не увидит этот дом, эту жемчужину колониальной архитектуры, которую он так полюбил, этот необычайный, старинный американский особняк, столь тщательно отреставрированный, столь любовно обставленный только для него одного. Этот дом в отдаленном районе, почти целиком отданном для охоты и зимнего отдыха, всего в восьмидесяти километрах от платной дороги, соединявшей Ютику с Сиракьюсом, был почти забыт и заброшен, когда Хоррис его обнаружил. Хоррис сознавал важность истории. Его восхищало и влекло все историческое, особенно, если вчера и сегодня можно было соединить воедино, к его личной выгоде, Скэт Минду позволил ему это сделать: история этого дома и земли превратилась в такой аккуратный сверток, который лежал у ног Хорриса, ожидая, чтобы тот его раскрыл.

Но теперь Скэт Минду и сам стал историей. Хоррис во второй раз остановился у двери, кипя от возмущения. И все из-за Больши! Он все время проигрывает из-за этого болтуна Больши! Это просто чудовищно! Полгектара земли, особняк, дом-гостиница, Зал Собраний, теннисные корты, конюшни, лошади, прислуга, лимузины, личный самолет, банковские счета — все! Он не сможет сохранить ничего. Все числится за фондом, освобожденным от налогов Фондом Скэта Минду, и у него нет возможности вернуть хотя бы часть вложенного. Попечители об этом позаботятся первым делом, как только узнают о случившемся. Конечно, остались еще деньги на счетах в швейцарских банках, но это такая мелочь по сравнению с крушением его империи!

Найдется другая дичь, повторил он про себя. Но, черт возьми, почему он должен снова заниматься охотой?

Он с такой силой лягнул плетеное кресло у двери, что оно отлетело в сторону. Больше всего ему хотелось бы сейчас проделать то же с Больши.

Из Зала Собраний снова донеслись крики. На этот раз он явственно расслышал слова: «Пошли с ним разберемся!» Хоррис перестал терзать себя и быстро вошел в дом.

Не успел он закрыть за собой дверь, как сзади раздалось хлопанье крыльев. Хоррис хотел было оставить его на улице, но Больши оказался быстрее. Отчаянно взмахивая крыльями, он ворвался внутрь и, роняя перья, уселся на перила лестницы, ведущей на второй этаж.

Хоррис мрачно уставился на птицу:

— В чем дело, Больши? Они не стали тебя слушать? Больши распушил перья и встряхнулся. Он был весь угольно-черный, и только хохолок сиял белизной. По правде сказать, это была довольно красивая птица. Нечто вроде манны. К сожалению, Хоррису так и не удалось выяснить его родословную. Уставившись на Хорриса пронзительным горящим взглядом, он подмигнул:

— Га! Хор-р-роший Хоррис. Хор-р-роший Хоррис. Больши лучше. Больши лучше. Хоррис прижал пальцы к вискам: