Убийственно тихая жизнь - Луиз Пенни

Мисс Джейн Нил встретилась со своим Создателем ранним воскресным утром, в День благодарения. Это стало для всех большой неожиданностью. Смерть мисс Нил не была естественной, если только не считать, что все происходящее свершается в соответствии с неким планом свыше. Если так, то Джейн Нил на протяжении всех своих семидесяти шести лет шла к этому последнему мгновению, когда смерть настигла ее в великолепном кленовом лесу на окраине деревни Три Сосны. Она упала, раскинув руки и ноги в стороны, словно хотела сделать ангела в ярких шуршащих листьях.

Старший инспектор Арман Гамаш из Квебекской полиции опустился на колени, которые при этом издали звук, похожий на выстрел из охотничьего ружья; его большие выразительные руки замерли над крохотной капелькой крови, запятнавшей ворсистый кардиган Джейн, как будто Гамаш хотел, подобно волшебнику, залечить рану и вернуть женщину к жизни. Но это было ему не по силам. Не было у него такого дара. К счастью, он обладал другими талантами. Он наклонился над телом, и в нос ему ударил запах нафталина – запах духов его бабушки. Ласковые и добрые глаза Джейн смотрели на него с удивлением.

А он с удивлением смотрел на нее. Это была его маленькая тайна. Нет-нет, он никогда прежде не видел эту женщину. Дело не в этом. Его маленькая тайна состояла в том, что в пятьдесят пять лет, на вершине долгой и теперь явно застопорившейся карьеры, насильственная смерть все еще продолжала удивлять его. Это было странно для главы отдела по расследованию убийств и, возможно, составляло одну из причин, по которой он не поднялся выше по служебной лестнице в циничном мире полиции. Гамаш всегда надеялся, что кто-то ошибся и никакого мертвого тела нет. Но, глядя на холодеющее тело мисс Нил, ошибиться было нельзя. Поднявшись на ноги с помощью инспектора Бовуара, Гамаш задумчиво застегнул свой перелицованный плащ «Берберри», спасаясь от октябрьского холода.

Несколькими днями раньше у Джейн Нил была другая встреча, на которую она опоздала. Она договорилась со своей дорогой подружкой и соседкой Кларой Морроу выпить кофе в деревенском бистро. Клара сидела за столиком у окна и ждала. Терпеливость не относилась к числу ее добродетелей. А cafй au lait[1]вкупе с нетерпением создавало взрывоопасную смесь. Слегка взбудораженная, Клара смотрела через окно на деревенский луг, на старые дома и клены вдоль Общественной улицы. Деревья, приобретавшие изумительные оттенки красного и янтарного цвета, были, пожалуй, единственным, что менялось в этой почтенной деревне.

В обрамлении окна Клара увидела, как по рю Дю-Мулен движется пикап, из кузова которого безжизненно свешивается голова самки пятнистого оленя. Пикап медленно проехал по Общественной улице, сражая на месте жителей деревни своей добычей. Стоял охотничий сезон, и здесь была охотничья территория. Но охотники такого рода приезжали в основном из Монреаля и других городов. Они арендовали пикапы и в поисках оленей разъезжали по грунтовым дорогам на рассвете и в вечерних сумерках, как бегемоты во время кормежки. Увидев оленя, они останавливали машину, выходили из нее и стреляли. Конечно, не все охотники так поступали, но и таких было немало. Вот эти-то удальцы и считали своим долгом погрузить убитое животное в кузов и проехать по деревне, выставляя напоказ свою великую победу.

Каждый год охотники убивали коров, лошадей, всякую домашнюю живность и даже друг друга. И как это ни невероятно, иногда кое-кто из них стрелял в самого себя, видимо в приступе психоза, принимая себя за отбивную. Умным людям известно, что некоторые охотники – не все, а некоторые – с трудом отличают сосну от куропатки или человека.

Клара не понимала, что случилось с Джейн. Та опаздывала редко, так что это было простительно для нее. Клара легко прощала большинство человеческих недостатков. Слишком уж легко, как часто ворчал ее муж Питер. Но у Клары была маленькая тайна. На самом деле она далеко не все выбрасывала из головы. Большинство вещей – да, уходили, не оставляя следа. Но некоторые она тайно пестовала и вызывала в те минуты, когда ей требовалось утешение, чтобы забыть невнимательность и грубость других людей.

На экземпляре «Монреаль газетт», лежащем на столе, скопились крошки от круассана. Между крошками виднелись заголовки: «Квебекская партия голосует за проведение референдума о независимости», «Изъятие наркотиков в поселках», «Туристы заблудились в Тремблант-парке».

Клара оторвала глаза от этих мрачных заголовков. Они с Питером давно перестали выписывать монреальские газеты. Неведение и в самом деле оказалось благодатью. Они предпочитали местную «Уильямсбург каунти ньюс», где могли прочесть о корове Уэйна, или о приезде внуков к Гилену, или о лоскутном одеяле, проданном на аукционе для дома престарелых. Время от времени Клара спрашивала себя, уж не прячут ли они голову в песок, не бегут ли от действительности и ответственности. А потом понимала, что ей все равно. К тому же она узнавала все, что ей требовалось, прямо здесь, в бистро Оливье, в центре Трех Сосен.

– До тебя миллион миль, – раздался знакомый и любимый голос.

На лице у Джейн гуляла улыбка, испещренное морщинками смеха лицо порозовело от осенней прохлады и быстрой пробежки из ее дома через деревенский луг.

– Извини, опоздала, – прошептала она на ухо Кларе, когда две подружки обнялись: одна – миниатюрная, пухленькая, слегка запыхавшаяся, другая – на тридцать лет моложе ее, стройная, все еще не отошедшая от действия кофеина. – Ты вся дрожишь, – сказала Джейн. Она села и заказала себе cafй au lait. – Не знала, что ты будешь так волноваться.

– Ах ты, старая карга, – рассмеялась Клара.

– Да, этим утром именно такой я и была. Ты слышала, что произошло?

– Нет, а что? – Клара, жадная до новостей, подалась вперед.

Они с Питером ездили в Монреаль – покупали холсты и краски для работы. Оба были художниками: Питер – успешным, Клара – еще не признанным, и ее друзья подозревали, что она таковой и останется, если будет продолжать в том же непостижимом ключе. Клара не могла не согласиться с тем, что ее серия маток-воительниц практически потеряна для покупающей публики, а вот ее предметы быта с пышными прическами и громадными ногами имели некоторый успех. Одну картину она продала. Остальные, в количестве приблизительно пятидесяти штук, валялись в подвале, сильно напоминающем студию Уолта Диснея.

– Нет, – сказала искренне потрясенная Клара несколько минут спустя.

За двадцать пять лет, что она прожила в Трех Соснах, ей даже слышать не приходилось ни о каких преступлениях. Единственная причина, по которой двери в домах закрывались, состояла в том, чтобы не дать соседям в период сбора урожая подбросить в дом корзиночки с кабачками. Правда, как было ясно из заголовков в «Газетт», в это время собирали и еще один урожай, масштабами не уступавший кабачкам, – урожай марихуаны. Но те, кто этим не занимался, старались ничего такого и не замечать.