Дороги деревенские… - Степан Степанович Лукиянчук

Старая церковь

Которую неделю Павка канючил да выпрашивал у деда взять его с собой на колокольню. Павкин дед был уже на пенсии, исправно посещал церковь и состоял при ней сторожем и звонарём. За это он получал небольшую плату. Когда домашние говорили ему, что он ходит в церковь как на работу, дед сильно сердился и выговаривал: в церковь ходят не работать, а служить. А если человек и работает – так только для Бога.

Церковь в селе древняя, большая, с двумя престолами: малым – Николая Угодника и главным – Успения Божией Матери.

Старики говорили (а им, в свою очередь, их родители – так и передавалось из уст в уста, из поколения в поколение), что барин, землевладелец, чья центральная усадьба как раз располагалась тут, дал обет перед Богом: коли живым возвернётся с одной из многочисленных Петровских войн, дивной красоты и размеров возвести храм на селе.

Зарок дал и с войны барин без единой царапины вернулся. Только об обещании своём быстрёхонько подзабыл – молодой бравый герой закрутился в высшем свете Петербурга. Родители сосватали ему блестящую партию. И невеста оказалась красавицею неписаною, к тому же и знатностью и приданым обделена не была. И женой оказалась доброю.

В счастии и согласии прожили супруги не один год. Одна лишь беда терзала их горящие любовью друг ко другу сердца: никак не давал им Бог ребёночка.

Были супруги в отчаянии, крепко тужили. Вот уже и разлад наметился в их крепком до того союзе. Вспомнил тогда барин про обещание своё молодецкое. Смекнул, что прогневался на него Бог, запечатав чрево его жены. Открылся тогда перед супругой барин, поведал он ей свой давнишний грех. Погоревали на несчастье супруги да порешили – хоть и мужнин грех – да жена-то от мужа не делится: одно тело, одна душа. Надобно грех у Бога отмаливать, прощенья просить. Разъехались супруги по монастырям, наложили на себя пост да таков, что монашествующий люд, глядя на них, удивлялся строгости его. Пост их был к посрамлению нерадивым к иноческому званию и к вящей славе доброхотных супругов. Сговорились благочестивые супруги не сходиться вновь, пока Господь не явит им верно ясного знамения.

А если такова уж будет воля Божья, то и остаться в этом звании до конца своих дней.

Много ли минуло с тех пор – неведомо никому – пока не единожды ангел небесный посещал в тонких виденьях обоих супругов и каждому прозревал будущую их судьбу.

Настал день – соединилась волей Божией благочестивая чета. В недолгом времени понесла жена, отяжелела. Радости мужниной не было конца.

Роды случились нелёгкие. Долго не могла разродиться жена, измучилась вся. А когда разродилась сыночком, повидала его только одним глазком – всю свою силушку передала мать своему чадушке. День ото дня начала слабеть да чахнуть жена. Чувствует барин – покидает его супруга, и был он безутешен. Предчувствуя скорую кончину, попросила жена принести её ребёночка попрощаться. Нежно обнимала она своё чадушко, ласково глядела на своего мужа.

– Не печалься,– говорит, – супруже мой разлюбезный, такова воля была обо мне Божия: народить дитятко и перейти в мир иной. За то обещана мне велия награда – венец Ангельский. Или не знал ты, муж мой, что жена спасается чадородием! А тебе Бог сулил ещё много пожить и много претерпеть. Я буду тебя ожидать и молиться о тебе усердно. Воспитай же сына нашего в святости и благочестии,– с этими словами на устах жена предала душу свою в Божьи руки.

Сильно много боярин страдал и тужил, да деваться-то было некуда. На руках у него остался малолетний сын – память о дорогой жёнушке, которого надо было на ноги поднимать и воспитывать.

А ещё барин помнил о своём обете: построить дивной красоты храм на селе. И порешил он с того дня во что бы то ни стало начать строить его.

Церковь в селе возвышается древняя, большая. Она располагается посреди огромного села, почти в самом центре, на взгорье. С какого места бы ни поглядеть, её белые каменные бока видны отовсюду. А острую, сужающуюся к вершине колокольню, увенчанную чёрной маковкой – так и вообще видать на многие километры вокруг.

Церковь единственная в ближайших окрестностях. За годы гонений советская богоборческая власть всё святое порушила, изничтожила. Только эта старая церковь – обещанная – осталась…Видно, Бог хранит!

Дороги деревенские…

Эх, дороги деревенские! Пылит и пляшет машина по просёлочной колее. Быстро мелькают в окне бесчисленные деревушки, деревеньки, сёла и просёлки, маленькие хутора и починки. Урчит на ухабах движок автомобиля. С великим признаком недовольства разбегаются в стороны от грохочущей бортами тяжёлой машины гуси и куры.

Наконец машина остановилась у деревенского колодца, пылища окутала нас с обеих сторон. День жаркий, летний, капот раскалился, как сковородка. «Привал!» – говорит отец и выскакивает из кабины первый, открывает капот: машина пить хочет!

Я ещё мальчишка, и мне всё любопытно. Разинув рот, оглядываю незнакомую деревушку. Бабы, дети, мужики проходят мимо, любопытствуют: может, помочь чем? Приветливые все, доброжелательные. Отца знают, некоторые останавливаются свернуть цигарку, погутарить. Жизнь размеренна и неспешна.

Хоть я и устал болтаться по колхозам в машине, но мне радостно, весело. Воздух чистый, свежий, «привольный». Деревенька стоит на холме, видно вокруг на много километров. Куда ни взглянешь – леса, поля, даже соседние селения видны на пригорках. Простор – дух захватывает! Хочется нестись лететь по полю, облазить каждую ложбинку в густеющем лесу, купаться в колосящейся ржи. Меня захватывает восторг и охватывает лёгкая зависть к деревенским мальчишкам: вот повезло жить в таком месте. И хозяйство, и живность, и дом – всё твоё. И поле, и речка за лесом – всё твоё. А у меня кирпичный склеп, шумливые соседи и песочница на 25 человек…

Двадцать лет спустя пришлось ехать тем же маршрутом на легковушке. Уже в другое время, уже в другой стране…

Места как будто бы совсем незнакомые: многокилометровые поля заросли где бурьяном, где осинником, борщевиком… Горох, гречиху, рожь выращивать стало нерентабельно, да и некому. Вдоль дороги, где раньше чуть ли не на каждом километре деревушка стояла – пустыри, зияющие оконными проёмами полуразвалившиеся избы. Подъезжаю к той самой деревушке, где двадцать лет назад ноги разминал.

«Стоит ещё!» – обрадовался я. – А ведь остались на земле такие пустынные уголки, такие как этот «Приют спокойствия, трудов и вдохновенья».

Наезжают сюда частенько «коренные москвичи»