Момент - Дуглас Кеннеди

Посвящаю пятерке лучших друзей:

Ноэлин Доулинг из Грейнджгормана, Дублин Энн Айрленд из Фалмута, Мэн Гэварду Розенштейну из Монреаля, Квебек Джуди Раймер из Сиднея, Новый Южный Уэльс РоджеруУильямсу, соседу из дома напротив, Уискассет, Мэн.

И памяти еще одного замечательного друга — Джозефа Стрика (1924–2010)

Все имена и персонажи этого романа вымышленные, и любые совпадения с реальными людьми, живыми и умершими, случайны.

«Я создал целое блистательное племя

Тех, кто мне дорог и к кому привязан,

И вотум племени разметаны осколки!

Смирится сердце ли, не разорвется

На горестном пиру потерь?»

Стэнли Кьюниц, «Слои»[1]

Утром мне доставили документы о разводе. Признаюсь, не самое лучшее начало дня. И хотя я знал, что это произойдет рано или поздно, момент вручения вызвал неприятные ощущения. Потому что стало понятно: это начало конца.

Я живу в маленьком коттедже. Он стоит на проселочной дороге вблизи городка Эджкомб, штат Мэн. Коттедж очень скромный: две комнаты, кабинет, совмещенная с гостиной кухня, оштукатуренные стены, крашеный деревянный пол. Я купил его год назад, когда разжился кое-какими деньгами. Умер мой отец. Хотя к тому времени, как его сердце не выдержало, он уже был банкротом, оставалась страховка, оформленная в бытность отца корпоративным служащим. Сумма выплат по ней составляла триста тысяч долларов. Поскольку я был единственным ребенком и наследником — моя мать покинула этот мир несколькими годами ранее, — все деньги достались мне. С отцом мы никогда не были близки. Раз в неделю общались по телефону. Каждый год я наведывался дня на три в его бунгало в Аризоне, где он жил после выхода на пенсию. И еще исправно отсылал ему свои книги по мере их публикации. Этим, пожалуй, и ограничивалось наше общение, которое и прежде было каким-то неуклюжим. Когда я прилетел в Финикс, чтобы организовать похороны и распорядиться отцовским домом, со мной связался местный адвокат. Он сообщил, что помогал отцу составить завещание, и спросил, знаю ли я о том, что мне светит солидный куш от страховой компании.

— Но отец еле сводил концы с концами, — удивился я. — Почему он не обналичил полис? Мог бы жить на проценты.

— Хороший вопрос, — ответил адвокат. — Тем более что я сам советовал ему именно так и поступить. Но старик был очень упрямым и очень гордым.

— Мне ли не знать, — сказал я. — Однажды я попытался отправить ему деньги — не так чтобы много, сколько смог. Чек он вернул.

— Сколько раз я ни встречался с вашим отцом, он всегда хвастался сыном, известным писателем.

— Вряд ли меня можно назвать известным.

— Но ведь вас публикуют. И он очень гордился вашими достижениями.

— Это для меня новость, — сказал я, вдруг поймав себя на том, что еле сдерживаю слезы. — Отец никогда не говорил со мной о моих книгах.

— Такое уж поколение — ни словом не обмолвятся о своих чувствах, — сказал адвокат. — Но ваш отец действительно хотел оставить вам наследство, так что в ближайшие пару недель ожидайте выплаты трехсот тысяч.

На следующий день я вылетел обратно на восток. Но вместо того чтобы вернуться домой к жене, в Кембридж, я взял напрокат автомобиль в аэропорту Логан и рванул на север. Был ранний вечер, когда я выехал из аэропорта. Вырулил на федеральную автостраду 95 и помчался вперед. Через три часа я был на трассе номер один штата Мэн. Проскочив городок Уискассет, я пересек мост через реку Шипскот и остановился у мотеля. Была середина января. Столбик термометра прочно держался на минусовой отметке. Недавний снегопад выбелил все вокруг, и в мотеле я оказался единственным гостем.

— И что вас привело сюда в это время года? — поинтересовался клерк за стойкой.

— Сам не знаю, — ответил я.

В ту ночь я не мог заснуть и выпил почти всю литровую бутылку бурбона, которую прихватил с собой. Как только забрезжил рассвет, я снова сел за руль и продолжил путь. Дорога шла на восток — узкое двухполосное шоссе, извиваясь, спускалось с холма и делало крутой поворот. Преодолев сложный спуск, я был вознагражден открывшимся видом. Передо мной лежала бескрайняя замерзшая гладь, переливающаяся оттенками аквамарина, — это был широкий залив, отороченный заиндевевшими лесами и низко нависающим туманом. Я притормозил и вышел из машины. Свирепствовал северный ветер, обжигая лицо и глаза. Но все-таки я заставил себя подойти к берегу. Хилое солнце пыталось пробиться к земле. Но накал его света был столь ничтожен, что утопающий в дымке залив казался призрачным. Несмотря на зверский холод, я не мог оторвать глаз от этого завораживающего пейзажа. И только очередной порыв ветра заставил меня отвернуться.

И тут я увидел коттедж.

Он примостился на островке земли, чуть возвышаясь над заливом. Внешне ничем не примечателен — одноэтажное строение, обшитое белыми досками, потускневшими от непогоды. Короткая подъездная аллея пустынна, в окнах темно. Перед домом висела табличка «Продается». Вытащив из кармана блокнот, я записал имя и телефон агента по недвижимости из Уискассета, который занимался сделкой. Мелькнула мысль подойти к дому, но холод погнал обратно к машине. Хотелось найти закусочную, где можно было бы позавтракать. Такая обнаружилась на окраине города. После завтрака я поехал в офис риелтора на центральной улице. Еще через полчаса мы с ним были у коттеджа.

— Должен предупредить вас, коттедж, конечно, примитивный, — сказал агент. — Но запас прочности у него лет на сто. К тому же, как видите, он стоит прямо у воды, и в этом его немалое достоинство. Да еще участок — коттедж продается с участком. На продажу он выставлен шестнадцать месяцев назад, так что семья готова уступить его по разумной цене.

Агент был прав. Коттедж явно не тянул на архитектурный шедевр. Но зато он был утепленным. Благодаря отцу, цена, которую просили за дом — двести тридцать тысяч долларов, — была вполне приемлемой. Я с ходу предложил сто восемьдесят пять тысяч. К полудню мое предложение было принято.

На следующее утро я — спасибо риелтору — встретился с местным подрядчиком, который взялся отремонтировать коттедж за шестьдесят тысяч долларов.

Вечером того же дня я все-таки позвонил домой, и мне пришлось долго объясняться с Джен, моей женой, которая все допытывалась, почему я был недоступен в последние трое суток.

— Потому что после похорон отца я купил дом.

Молчание, последовавшее за моими словами, затянулось, и — как я теперь понимаю — это был момент, когда терпение Джен, понятное дело, лопнуло.