Когда сорваны маски - Матс Ульссон

* * *

…Она бежала, превозмогая боль в легких. Оцарапала руку, пытаясь ухватиться за забор, слизала кровь и, спотыкаясь, продолжила путь по тропинке к лесу. За спиной раздавались крики: «Хватай ее! Черт возьми, мы должны до нее добраться!» Доносились мужские голоса, ругань, но никто не видел, как она перепрыгнула через забор. Теперь они могли догнать ее только на автомобиле, но он не проедет ни по этой тропинке, ни в лесу, куда она направлялась.

А это означало, что она выиграет время… Лес она знала хорошо. По щекам хлестали ветки, но она этого не замечала. Бросилась на землю и отползла в заросли. Потом поднялась на ноги и прислушалась: ни голосов, ни шагов, ни шума мотора. Ничего, кроме собственного дыхания, отчаянно колотящегося сердца и обычных лесных звуков, к которым она привыкла. Она не боялась ни темноты, ни пугающе громкого в ночи треска веток, ни уханья совы, ни хлопанья птичьих крыльев. Похоже, лес боялся ее больше, чем она его. Убедившись, что ее никто не преследует, она вздохнула и побежала, все быстрее и быстрее. Не то чтобы она надеялась встретить там того, кто бы мог ее защитить. Просто знала: люди, которые хотят ее поймать, очень опасны.

Воскресенье, вечер

Сны коварны.

Когда снится что-то хорошее, например жаркие объятия или куча денег, которую ты должен получить, обязательно проснешься, не успев достигнуть цели, или забредешь в какой-нибудь тупик, если это не одно и то же, – в этом можно не сомневаться.

Но когда снятся знакомые мертвецы, которые пляшут вокруг тебя с дьявольскими ухмылками, или во сне тебя загоняют в темную пещеру, откуда ни туда ни сюда, а в груди между тем что-то так давит, что ни охнуть, ни вздохнуть, можешь вырываться и кричать сколько угодно – не проснешься.

Сам не знаю, к какой из перечисленных категорий относился сон, который я видел той ночью. Безусловно, он был кошмарным, но не сказать, что поверг меня в ужас. Я вообще не понимаю, почему он приснился мне именно в ту ночь.

День прошел спокойно. В нашем ресторане в Сольвикене праздновали чье-то пятидесятилетие. Торжество явно не из тех, которые обычно заканчиваются стрельбой или мордобоем. Гости ели, веселились, провозглашали тосты, а потом разъехались по домам. Виновник отбыл в «кадиллаке» цвета топленого молока, за рулем которого сидел некто во фраке и цилиндре. Шофер выглядел слишком старым, чтобы управлять автомобилем, и, похоже, опрокинул в себя не одну рюмку, пока дожидался юбиляра на кухне.

На выходные метеорологи обещали снег и гололед в северных районах Швеции, но у нас на юге светило солнце, а когда я управился с посудой и ушел в дом, на небо высыпали звезды и мир погрузился в ясную летнюю ночь.

Кристер Юнсон, который организовывал гастроли заезжим музыкантам, появился у нас на днях с ирландской блюзовой группой под названием «Blueshog»[1] – тремя бородатыми гномами, исполнявшими исключительно музыку Джона Мейолла[2], чего бы им это ни стоило. О заведениях, где они собирались давать концерты, – в их числе была какая-то пиццерия в Клиппане – я никогда не слышал.

В прошлом году Кристер Юнсон помог мне управиться с человеком, которого журналисты окрестили «экзекутором», и за это я обеспечил его микроавтобусу место на стоянке в порту Сольвикена. Там он и ночевал со своими музыкантами. Ирландцы вообще предпочитают автобусные сиденья обычным кроватям, как уверял меня Кристер. Я не знал, что и думать об этом. Кристер был начисто лишен чувства юмора, но иногда мне казалось, что он шутит. После отъезда ирландцев Кристер подарил мне альбом «Hog the Blues» группы «Blueshog» на CD. Кроме того, я обнаружил в холодильнике пластиковый пакет с пятью марихуановыми самокрутками.

Итак, рабочий день закончился, и я сидел на своей веранде с бокалом кальвадоса и самокруткой Кристера. Закурив, я глубоко затянулся и как мог долго удерживал в себе дым, прежде чем медленно выдохнуть его, опуститься в кресло и отпустить мысли на все четыре стороны.

Откуда-то издалека доносились смех и крики. Удивительно, что кому-то вздумалось устроить вечеринку в воскресенье. На расстоянии звуки праздника казались порой совсем не радостными, даже зловещими. Прислушавшись, я различил в этой какофонии ритмичную танцевальную музыку. Я не знал поблизости ни одной танцплощадки и вообще до сих пор не подозревал об обычае жителей Северо-Западного Сконе устраивать танцульки по ночам. Хотя рано или поздно обо всем узнаешь впервые. Например, о том, что ирландцам нравится спать в автобусах. Если Кристер Юнсон не шутит, по крайней мере.

Никогда не понимал, почему шведы так не любят марихуану.

Наши гости не одну неделю готовились к празднованию юбилея и заранее смирились со всеми неприятностями, которыми чревато чрезмерное употребление алкоголя. По этому поводу не было ни жалоб, ни дебатов. При этом никто из них, конечно, не сомневался, что уже первая затяжка приведет к героиновой зависимости и, как следствие, к внезапной смерти в каком-нибудь туалете Хельсингёра со шприцем в руке. Так оно и получается, что правительство запрещает одни наркотики и санкционирует употребление других.

В ту ночь я уснул довольно быстро, при этом у меня возникло чувство, будто тот сон начался сразу после того, как я закрыл глаза. Я еще до пробуждения осознал, насколько он кошмарный, и очень этому удивился. Обычно после кальвадоса и нескольких затяжек марихуаны я вижу совсем другие сны.

Впрочем, «кошмарный» не совсем точное слово. Сон был в высшей степени странный и необъяснимый, насколько сны вообще поддаются толкованию. Итак, мне привиделось, что я пустился в плавание. Уже не помню с кем и когда, во всяком случае, мне запомнилась продолговатая моторная лодка, на которой я стоял и которая под конец превратилась в треугольной формы плот. При этом он плыл задом наперед, то есть спереди была одна из сторон треугольника, а противоположная ей вершина сзади. Таким образом плот и вышел в открытое море. В высшей степени странно, я бы сказал, если вообще возможно.

Так или иначе, плот набирал скорость, и я уже поднял парус – не помню, как мне это удалось, – когда на прибрежной скале вдруг показался человек. Я не то чтобы узнал его, просто почему-то сразу понял, что это один из моих друзей.

– Какого черта, Свенссон! – закричал он. – У тебя что-то с мотором, разве не слышишь, как он трещит?

С мотором? До сих пор я был уверен, что на плотах их не бывает, не я ли сам только что собственноручно поднял парус? Но тут я обернулся и увидел, что и мачта, и парус на самом деле куда-то пропали, а на палубе вибрирует нечто напоминающее мотор, если несколько сбитых досок можно вообще считать палубой. И это нечто дергалось, шипело и тарахтело – не исключено, что при этом и трещало.