Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда! - Василий Звягинцев

Валентин Лихарев проснулся непривычно рано. Последнее время он обленился и не вставал раньше девяти. Но это тоже в зависимости от того, где он проводил своё довольно никчёмное время. Последние месяцы они с Эвелин жили в Железноводске, на третьей и самой, как бы это получше выразиться, конспиративной из своих кавминводских дач. После всевозможных, в общем-то, нетипичных для здешнего спокойного времени событий Лихарев решил, что неплохо бы иметь место, достаточно уютное и респектабельное, но прилично защищённое, в стиле других, не столь пасторальных «параллелей». А то ведь люди, воспитанные несколько иначе, чем здешние аборигены, способны без церемоний пренебрегать «священным правом частной собственности» и вторгаться на территории, ничем более не охраняемые. Как, например, это сделали люди, называвшие себя «друзьями и коллегами», с его пятигорским домовладением[1]два года назад.

Ничего подобного ему впредь допускать не хотелось. Не «братья» его беспокоили, от них по-любому не отбиться и не спрятаться, если займутся всерьёз, а местные «лихие люди» – криминалитет или внезапно спустившиеся с гор абреки. Словно в Средневековье, нужно иметь укреплённое жилище, которое не взять без долгой планомерной осады, на которую случайные налётчики не способны.

И участок подвернулся крайне подходящий, после целенаправленных поисков и стоящих того финансовых вложений. Кусочек леса в полгектара на склоне горы Железной, на полпути к вершине. Здесь не так давно планировалось близкими к губернатору края людьми строительство элитного пансионата, и подъездная дорога уже была проложена, но вот после нескольких приватных консультаций идея как-то сразу себя изжила, планы переменились, и никто не стал возражать, когда место без всяких публичных торгов отошло к известному на Водах меценату и вообще авторитетному человеку князю Лихареву.

Всего за одно лето, ударными темпами и с привлечением самых лучших специалистов (даже из Москвы и Петербурга), поместье было готово «под ключ». Дом получился даже скромный по местным меркам, нечто вроде швейцарского «шале» из местного доломита, под крутой черепичной крышей: гостиная и три комнаты внизу, четыре спальни на втором этаже, кабинет хозяина и библиотека в мансарде. Зато с большой крытой верандой, сплошь деревянной, на массивных дубовых подкосах, опасно нависающей над почти отвесным пятидесятиметровым обрывом. А ещё на двести метров ниже простирался уже Курортный парк со всеми его прелестями. Можно было сидеть на веранде за самоваром и, невидимыми снизу, наблюдать коловращение жизни на центральном Променаде и прилегающих аллеях, музыку с открытой эстрады Пушкинской галереи слушать.

Остальная территория усадьбы стараниями специалистов по садово-ландшафтным делам превратилась в некую компиляцию дикого горного букового леса, английского парка и японского сада мхов, ручьёв и камней. От случайных или целенаправленно-злонамеренных посетителей поместье ограждал приличной высоты бетонный забор, тщательно камуфлированный под окружающий ландшафт, от чего он становился заметен только на минимальном расстоянии. О дополнительных мерах безопасности, вроде современнейшего аналога старинной колючей проволоки, пущенного не поверх забора, что выглядело бы безвкусно, а вдоль его верхней кромки с внутренней стороны, в сочетании с инфракрасными датчиками, тепловизорами и масс-детекторами, не стоит и говорить. В результате всех трудов и топографических расчётов рассмотреть, что делается на подворье, можно было только через мощную стереотрубу (а лучше – телескоп) с некоторых точек на вершине расположенной хоть и напротив, но на порядочном удалении горы Бештау.

Ну и главная, так сказать, «фишка», которой Валентин гордился, – персональная канатно-кресельная дорога, со двора и прямо на специальную площадку неподалёку от дворца эмира Бухарского. Спустился, отправил кресла наверх дистанционным пультом, а решил вернуться – опять вызвал. Очень удобно, причём двигалась подвесная система намного быстрее, чем стандартная. Вниз почти со скоростью свободного падения, вверх – чуть помедленнее.

А по узкой извилистой дороге могла проехать только одна машина, двум не разъехаться: по обочинам такие отбойники, что танком не своротишь. Получилось нечто вроде жёлоба для бобслея. И перекрывался он тоже дистанционно, в нескольких местах.

Лихарев, конечно, понимал, что всё это так, для забавы больше, нормальный горнострелковый взвод легко его дачу штурмом возьмёт или просто из миномётов перепашет так, что отсидевшимся в глубоком подвале придётся, как Паулюсу, из него с поднятыми руками выходить. Но такое – вариант из самых маловероятных, кому тут нужна полномасштабная война с рядовым, в общем-то, хоть и богатым человеком. А кто знает Валентина в его подлинном качестве – вполне в курсе и его реальных способностей и возможностей, осведомлён и о том, что в случае чего ответ его будет адекватным. Но как бы там ни было, чувствовать, что живёшь в крепости и надёжно защищён от превратностей внешнего мира, было приятно. Нет постоянного ощущения, что сидишь ночью в освещённой комнате спиной к незашторенному окну.

Лихарев, не одеваясь, вышел на веранду, откуда открывался великолепный, чем-то слегка тревожный вид на Бештау во всей её утренней красе. От выпавшей росы тщательно отшлифованные дубовые плахи пола были чуть влажными и холодили босые ноги. Лихарев глубоко вдохнул густой воздух, пахнущий совершенно своеобразно – и начинающим желтеть предосенним лесом, и палой, перепревшей прошлогодней листвой под деревьями, и чем-то таким свежим, словно пузырящийся нарзан прямо из скважины в жаркий день. Всё равно слов не хватало, чтобы передать ощущение и впечатление, но этот запах он узнал бы везде и сразу, среди сотен других. Нигде больше не встречал он такого запаха.

Валентин оперся локтями о перила, остановился взглядом на подсвеченной встающим солнцем остроконечной вершине пятиглавой горы напротив.

Из-за её северного отрога на ярко-синее, не успевшее выцвести от солнца утреннее небо выползали белые кучевые облака, громоздящиеся до зенита, а за ними угадывались серо-синие грозовые тучи, обещающие непременно пролиться дождём, сперва коротким и бурным, а потом переходящим в долгий, обложной. Так случалось почти каждый день и стало уже привычным. Такое лето в этом году выпало, в середине августа начавшее ощутимо переходить в осень.

Валентин успел забыть предутренний сон, который, просыпаясь, изо всех сил пытался удержать в памяти, и казалось, что получается. Но нет – утекло, как вода или песок из часов времени, осталось только ощущение чего-то непонятного и беспокоящего. И очень важного. Это тоже было непривычно, сны ему если снились, то яркие, запоминающиеся и в то же время – нейтральные, нескучные, но без особого эмоционального заряда.

«Показатель душевного здоровья, – усмехнулся Лихарев, – полная гармония души и тела, даже подсознание себя не проявляет».