Прощальная весна - Александр Аде

В прошлом году в нашем городке погибла девчонка по имени Вероника (или попросту Ника). Поздним вечером, как раз в день последнего школьного звонка упала с верхнего этажа шестнадцатиэтажной высотки и, естественно, отдала Богу душу, какие тут еще могли быть варианты. Произвели следствие, в ходе которого выяснилось, что никто девчонку не убивал, сама свела счеты с жизнью.

В сущности, таких ник на Руси умирает великое множество – ежечасно, ежедневно и ежегодно. Причины самые разные. Кто-то кончает с собой, кого-то сбивает машина. Иных грохают в пьяной драке… и прочее, и прочее. Одно слово – подростки. Тинейджеры. Неустойчивая психика, немотивированные поступки. Попросту говоря, полное отсутствие царя в башке.

Ну, и причем здесь я?..

17 марта 2010 года, около восьми вечера выбираемся с Анной в магазин. За продуктами. Чинно, под ручку. Несу себя осторожно, как беременный. Но и это уже достижение, ребята. Потому что три года назад я валялся на койке в районной больничке, очень похоже изображая труп, а потом с величайшим трудом волочил себя при помощи костылей.

Теперь уверенно гуляю с тросточкой, как британский джентльмен. Анна говорит, что выгляжу респектабельно. И я ей верю.

Эта тросточка – символ моего выздоровления.

Вообще-то я хотел приобрести рядовую ортопедическую клюку. Лучше всего из железяки. Дешево и надежно. Но Анна решительно воспротивилась:

– Ты заслуживаешь чего-то более элегантного.

– Ноу проблем. Заказываем шикарную трость с набалдашником в виде головы черного пуделя. Как у Воланда. Стану носить серый берет. Заломлю его, как десантник. Правый глаз выкрашу в черный цвет – левый у меня и так зеленый, на зубы надену коронки. Слева платиновые, справа – золотые.

– Какой еще Воланд, – непочтительно усмехнулась Анна. – Королек, ты законопослушный обыватель, не тебе изображать сатану.

Она долго, придирчиво выбирала, не пожалела денег, которых у нас кот наплакал, но в результате я обзавелся вишнево-коричневой тростью, немного напоминающей изящный плотничий молоток с сильно вытянутой ручкой.

Можете смеяться, этой тросточкой я горжусь!

Торговый центр от нашего дома недалеко, метров двести, – здоровенный металлический сарай, выкрашенный в зеленое и белое. Народу в нем не ахти сколько, и мы преспокойно гуляем среди забитых товарами стеллажей. Анна выбирает съестное, я тихонько качу тележку и не вмешиваюсь. Только беру пиво и сосиски к нему – ничего не поделаешь, грешен.

Тут-то и раздается трезвон моей мобилы, и незнакомая женщина просит меня расследовать обстоятельства смерти ее дочери Ники. Оказывается, кто-то посоветовал ей обратиться к человечку по прозвищу Королек, дескать, он непременно поможет. И даже отыскал мой телефон.

Видит Бог, отнекиваюсь я долго и решительно, терпеливо объясняю ей, что в настоящее время почти инвалид. Но она вцепляется в меня и не отстает, время от времени повторяя, как мантру: «Не отказывайтесь, пожалуйста! На вас последняя наша надежда!..» И в ее голосе звенит истеричное отчаяние.

Наконец, она пускает слезу.

И я соглашаюсь, костеря самыми последними словами свою мягкотелую уступчивость.

Бредем с Анной домой. Анна тащит два пакета, набитых продуктами. В моей левой руке пакет (правая занята тростью), на спине тяжелый от жратвы ранец.

Над нами в сероватом небе самые разнообразные тучи, точно какой-то исполинский художник постарался изобразить их на любой вкус: большие и поменьше, плоские и объемные, белые и темно-синие с беловатым подбоем. Одни висят мешками, другие клубятся. А солнце сияет в подернутой легким туманцем холодной выси.

На земле мешанина снега (белого, серого и черного), коричнево-черной жижи и воды.

Огромная «тойота», проезжая, обдает меня фонтаном грязи.

«Так тебе и надо, – злорадно обращаюсь к себе. – Тряпка. Отказывать не умеешь. Вот и получай сполна, заслужил…»

* * *

Никогда еще заказчики не приходили ко мне домой. Сегодня – первый и, надеюсь, последний такой случай.

Родители покончившей с собой девчушки явились ровно в восемь часов вечера, минута в минуту. Как будто терпеливо ждали за дверью и позвонили только тогда, когда в квартире раздался нежный бой миниатюрных курантов. Эти часы – двадцатисантиметровая копия Спасской башни – так трогательно похожи на громадный каменный оригинал, что месяц назад я уговорил Анну купить их. Они стоят возле моего монитора.

… И вот мы втроем – родители Ники и бывший сыч Королек – сидим на кухне, пьем чай. Чужие люди, которых на какое-то время объединила гибель шестнадцатилетней барышни и желание найти душегуба, – если, конечно, он существует в природе.

Язык не поворачивается назвать моих сегодняшних гостей заказчиками. Какие заказчики – просто несчастные люди. Муж и жена. Обоим – на вид – лет пятьдесят с лишком. Ника была их единственным ребенком. И можно только представить, каким долгожданным был этот ребенок – если учесть, что мать родила дочку в возрасте около сорока. И Никой, богиней победы, они назвали девочку именно потому, что это крохотное существо было для них наградой в тяжелой борьбе с судьбой, началом новой жизни.

– Я несколько раз лежала на сохранении, – тихонько всхлипывая, утирая глаза платочком, говорит женщина. – Никак родить не могла. А потом – как-то вдруг – получилось. Точно Бог прикоснулся ко мне. Последние месяцы мы дохнуть боялись. Муж приходил к больничному корпусу каждый день, стоял под окнами…

Она плачет. Муж осторожно поглаживает ее руку и молчит, отрешенно глядя в сторону, будто это его не касается. Но я понимаю, как ему тоскливо.

Женщина продолжает говорить. Я не перебиваю, хотя ее воспоминания к делу никак не относятся. Пускай выговорится. Только киваю, а сам думаю: «Родить-то ты родила, что ж потом дочку уберечь не сумела?»

А когда между ее горькими сетованиями возникает пауза, спрашиваю:

– Почему вы решили, что Ника не покончила жизнь самоубийством? Что ее убили?

– Так подсказывает мне материнское сердце, – просто отвечает она.

По-моему, это выражение – самое глупое, банальное и слащавое из всех, которые когда-либо сочинило человечество. Но я верю сидящей передо мной худощавой женщине с постным лицом, покрасневшим породистым носом и слезящимися глазами. Впрочем, мне иного не остается, иначе расследование окажется бесполезным.

– Как я понимаю, никаких других доказательств преступления у вас нет?

– Когда мне… нам, – женщина оглядывается на мужа, – показали вещи Ники, которые были при ней, среди них не оказалось сотового телефона. Это явно указывает на то, что кто-то (скорее всего, убийца) вытащил ее телефон, разве не так?

– Ну, отсутствие мобильника еще ничего не доказывает, – возражаю я. – Нету его – ну и что? Где-то посеяла. Или свистнули уже после смерти.