Темная сторона Солнца - Эмилия Прыткина

На этот раз никаких шариков и поздравительных открыток. Никаких плюшевых зверей, гипсовых статуэток, чашек с дурацкими надписями, духов и купленной не по размеру одежды. Ничего из тех подарков, которые годами пылятся в шкафах и на антресолях, вызывая чувство стыда за их дарителей.

Ей всегда было сложно выбрасывать ненужные вещи. Еще сложнее смотреть на них и вспоминать людей, которые с интересом наблюдали за тем, как она шуршит оберточной бумагой, вызволяя из целлулоидного плена очередную Анну Павлову. Нет, она решительно не любила свой день рождения. Повторяющиеся из года в год тосты настолько предсказуемые и банальные, что ты успеваешь мысленно закончить фразу задолго до того, как человек произнесет: «От всей души желаю тебе…»

Дежурные улыбки: заразительные, как икота, и такие наигранные, что становится немного жаль тех несчастных, которые вынуждены весь вечер растягивать губы, стоит им встретиться взглядом с именинником. Нелепый, искусственно созданный праздник, которого нет в душе.

– Тебе нравится мой подарок, Анна?

– Да, очень, спасибо.

Она долго искала повод избежать этого бессмысленного мероприятия, пока не поняла, что повода не будет. Никогда не будет, потому что во все века люди отмечали и будут отмечать день, когда ребенка вытолкнули из его уютного мира, ознаменовав рождение новой жизни шлепком по мягкому месту. Анне казалось, что, спустя тридцать два года, она все еще чувствует этот шлепок. В каждом звонке. В каждом слове. В каждой улыбке. Словно кто-то незримый шлепал ее, приговаривая: «Живи, девочка, живи».

Накануне своего тридцатидвухлетия она почувствовала, что устала от этих бесконечных шлепков. Сослалась на неожиданную командировку, купила две бутылки вина, сыр, виноград, выключила мобильный телефон и как ни в чем не бывало села дорабатывать статью. Несколько раз звонил городской телефон. Звонок, пауза, щелчок автоответчика:

– Анна, поздравляю тебя. Позвони, когда появишься. Целую, Игорь.

– Анька, ты куда пропала? Перезвони мне. Поздравляю, желаю! Твоя Катька.

– Анна Кареновна, вас беспокоит Артур Седракович. От имени сотрудников газеты «Арарат» поздравляем вас с днем рождения. Наше предложение о сотрудничестве остается в силе. Перезвоните нам, когда сможете.

Она словно не слышала этих звонков и подняла трубку лишь единожды, услышав голос бывшего мужа:

– Ани, я знаю, что ты дома, возьми, пожалуйста, трубку!

Звонивший был из той породы людей, которым легче ответить, чем после объяснять причину отказа. Когда-то Анна называла его ласково Левушкой, отмечая явное сходство Левона Мансуровича Серопяна с одним из самых больших представителей семейства кошачьих. Сильный, красивый, благородный, целеустремленный – на первый взгляд, он производил впечатление человека, рядом с которым мечтает оказаться любая женщина. Спустя годы она поняла, что, кроме всего прочего, он обладает еще одной львиной повадкой – умением часами ходить вокруг жертвы, подкрадываясь все ближе и ближе, чтобы потом в мощном броске повалить ее на землю таранным ударом. Этот разговор не стал исключением. Сначала он уморил Анну разговорами ни о чем и, почувствовав в ее голосе расслабленность, перешел в наступление:

– Возвращайся ко мне.

Анна не сразу сообразила, что он имел в виду. Она полулежала на диване и придирчиво изучала развевающиеся на ветру тюлевые занавески, в складках которых жужжала оса.

– Возвращайся ко мне, – повторил он, так и не дождавшись ответа.

– Вылетела! – вскрикнула Анна, наблюдая за осой, которая наконец-то освободилась из своего плена и скрылась за окном.

– Куда вылетела? Кто вылетел?

– Оса. Она в занавесках запуталась, а теперь вылетела. Ты же знаешь, я их боюсь.

– Ты в своем репертуаре. – В голосе мужа послышались нотки недовольства. – Ты хоть слышала, что я тебе сказал?

– Да, вернее, нет. Мой ответ – нет. И хватит об этом.

– Подумай, пожалуйста. Мне кажется, что мы могли бы начать все сначала, если бы ты забыла то досадное недоразумение.

– Я уже забыла и не обижаюсь, просто настроение ни к черту. Извини, давай как-нибудь потом созвонимся.

– Хорошо, я перезвоню на днях. Поздравляю тебя!

– Спасибо.

Анна знала, что он перезвонит. Ровно через год и то исключительно потому, что она родилась в один день с его матерью. А может, и не позвонит, если «досадное недоразумение» наконец-то подарит ему долгожданного наследника.

В шесть часов вечера она выключила ноутбук, достала из холодильника тарелку с сырной нарезкой, виноград, вино, сервировала журнальный столик и устроилась поудобнее в кресле напротив, но вдруг, вспомнив что-то важное, улыбнулась, подошла к туалетному столику и достала из коробки инкрустированный бирюзой серебряный браслет. Анна защелкнула его на запястье и вернулась к столу.

Перед тем как откупорить первую бутылку, она позвонила единственным людям, чей голос ей важно было услышать в этот день.

– Вот я и родилась, папа, – сказала она тоном, в котором угадывалось скорее сожаление, чем радость.

– Поздравляю, доченька. Поздравляю, дорогая. Позвать маму?

Голос отца был приветлив и спокоен. Щемящее чувство любви сжало ее грудь и подкатилось к горлу тяжелым удушающим комом.

– Не надо, ты же знаешь, я не люблю этот день. И кажется, сейчас расплачусь, – всхлипнула она, чувствуя, как в уголках глаз дрожат слезы, готовые хлынуть по щекам, едва она услышит голос матери.

– Хорошо, доченька, созвонимся завтра. Счастья тебе, Аре… Анна-джан.

– Сегодня ты мог бы назвать меня моим настоящим именем. Тебе тоже счастья, пап. Поцелуй за меня маму, я заеду на днях.

Анна опустила трубку, откупорила бутылку вина и наполнила бокал: «С днем рождения, Анна! Чин-чин».

За окном шумел вечерний город. Пропитанный выхлопными газами, дышащий пылью и раскаленным асфальтом, вечно суетливый и куда-то спешащий, но от этого не менее притягательный и родной. Город, приютивший ее шестнадцать лет назад: вцепившийся в ее тело щупальцами улиц, проросший в самое сердце корнями деревьев, влившийся в душу Москва-рекой.

Лето в этом городе было совершенно не похожим на ереванское лето, которое начиналось в середине мая и до конца сентября накрывало раскинувшийся в горной котловине город раскаленной крышкой. Московское лето было другим. Не таким жарким и солнечным, все больше дождливым, душным и пыльным.

Но даже в это время года она предпочитала оставаться в городе, как будто боялась, что, уехав однажды, уже никогда не сможет вернуться обратно. Анна любовалась им, словно видела впервые. Всматривалась в каждый дом, каждую улочку, каждую витрину – до боли знакомую и родную. Она знала, что если выйти из подъезда и завернуть за угол дома с колоннами и лепниной, являющими собой торжество «сталинского ампира», то можно увидеть старого шашлычника Ованеса, который курит у входа в новое армянское кафе, тяжело дыша выпирающим из-под белого фартука, круглым как арбуз животом. А если пройти чуть дальше, то попадешь в продуктовый магазин, в котором продают самые вкусные в городе пирожки с вишней и капустой. А если отправиться в противоположную сторону, то через каких-то десять-пятнадцать минут можно выйти к аллее, сесть на лавочку и просидеть на ней целый день, наблюдая за тем, как, в зависимости от времени суток, соседние лавочки оккупируют то студенты, то мамы с детьми, то пенсионеры. Она могла сидеть там часами, всматриваясь в лица прохожих и делая заметки в своем блокноте. Вытянув руки вперед, она закрыла глаза и сделала глубокий вдох.