Женщины и коты, мужчины и кошки - Марта Кетро

Книга предназначена для людей с извращенным чувством юмора и альтернативной моралью

Эти тексты были написаны по разным причинам. О некоторых темах меня просили поговорить, другие «наболели» самостоятельно, а кое-что придумывалось исключительно, чтобы подразнить гусей. Но совершенно точно я писала все это не потому, что Знаю, Как Нужно Жить, – чего нет, того нет. Чтобы серьезно относиться к сочинению Учебников Жизни, нужно быть конченым придурком, а я, смею надеяться, нахожусь еще только в самом начале этого большого и славного пути.

Я всего лишь обобщила свой невеликий опыт и составила несколько мануалов («руководств пользователя») для мужчин и женщин. В Сети они приобрели неожиданную популярность, многие дамы говорили, что специально распечатывали мои тексты, чтобы показать своим мужьям. А некоторые джентльмены делали то же самое, чтобы удобнее было порвать, истоптать ногами и предать огню. Поэтому я решила, что самое время их издать, чтобы люди могли сэкономить на принтере.

Я лично не вижу в своих мануалах ничего скандального, а знакомые психологи нашли в них даже рациональное зерно. Что ж, если вам удастся его извлечь, тем лучше, потому как изначально я писала исключительно для развлечения читателя и увеселения собственного сердца.

Мануалы перемежаются историями из семейной жизни. Не стану скрывать – моей. Вынуждена также признать, что это не образец для подражания. Кое-кто в таком режиме, в каком живу я, спятил бы через неделю, поэтому в качестве «хорошего примера» или «плохого примера» свой советовать не буду. Просто это еще один способ жить.

Я (заполняя квитанцию за свет): Представляешь, у нас в прошлом месяце на 800 рублей нагорело!

Некто: Да чем же вы тут занимаетесь, что так много?!

Я (веско): Жжем.

Больше всех жжет, конечно, мохитос. Он до туалета не может дойти, не озаряя свой путь лампами в двести ватт, сказывается осветительское прошлое.

(В моей жизни был странный период, когда я не знала, что такое мохитос. Однажды увидела на дверях кафе объявление: «Каждой девушке, заказавшей буррито, мохитос бесплатно». А рядом стоял мачо лет сорока, в кожаном жилете на голом волосатом теле, в ковбойской шляпе и даже, кажется, в усах. И такое впечатление он на меня произвел, что некоторое время я думала, что это и есть мохитос. Потом ситуация прояснилась, но я уже привыкла называть так небритых брутальных мужчин.)

Я-то могу и при лучине, но у меня компьютер жрет, и ложусь не раньше шести утра, поэтому последний месяц живу при искусственном освещении: от монитора оно голубоватое, от ламп желтое.

Глубокой ночью муж уже махнул рукой на меня, осиянную голубым светом, и смотрит телевизор. По «Культуре» показывают поющих женщин разных народов. Ему как этномузыканту это крайне интересно. Смотрит внимательно, а при виде очередной цыганки просто замер столбиком, как суслик. Тихо сидит. Потом выдыхает:

– Офигеть, какой у нее огромный рот. Туда мой кулак влезет.

Я, не успев сообразить даже, ревную:

– Ну, твой-то кулак и ко мне в рот влезет.

– Не знаю, не знаю, ко мне вот с трудом влезает, а ей свободно бы, без напряжения.

Тут рассудок мой включается.

– А зачем, скажи мне, нужно совать ей в рот кулак? – спрашиваю с любопытством: мало ли у них, у музыкантов, секретов, может, метод пения какой…

– Ну так… для примера…

Разговор иссякает. Интересно, вот он, мужик взрослый, зачем-то же проверил однажды, влезает ли его кулак к нему в рот…

Выдерживаю ровно десять минут, удаляюсь в ванную и возвращаюсь отчасти успокоенная: мой – ко мне в рот – влезает. Не до запястья, конечно…

P.S. Вы, когда вытрете обслюнявленную руку, напишите, пожалуйста, ваш кулак влез?

И главное, сколько вы боролись с собой, прежде чем попытаться?

Попробуйте неожиданно спросить человека о внешних признаках женственности, и он скорее всего назовет юбочку и сиськи. Мне кажется, что, «если дать Пятачку время подумать», признаков окажется несколько больше.

Сразу надо сказать, что в данной теме я разбираюсь неплохо. Женственность моя вполне приличного качества, но мало кто догадывается, что она не столько врожденная, сколько воспитанная. Нет, это не значит, что я на самом деле трансвестит, но папа всегда хотел мальчика, и до определенного возраста меня в семье звали исключительно Генкой. Кроме этого, папа мне страшно нравился, и я во всем хотела быть похожей на него, поэтому ходила большими шагами и только в брюках. В двенадцать лет я выглядела, как мальчик с небольшим бюстом.

От полного превращения в юношу спас только вечный советский дефицит. Приличных девчачьих штанов на меня не продавали, и пришлось ходить в платьях. Один раз, правда, мне сшили брючки в ателье, но я их сразу же испортила. У подружки заболел папа, и мы поехали к нему в больницу. Я везла на коленях банку с капустным салатом, заправленным маслом, и оно вытекло и непоправимо изгваздало мои единственные брюки. Подружкин папа потом умер, и мне было очень обидно – штаны пропали зря (конечно, если бы он поправился, я бы на такое дело брюк не пожалела).

В какой-то момент я отчетливо осознала, что мальчиком мне не быть. Не знаю, до первых месячных или позже, но стало понятно, что в лучшем случае всегда буду каким-то плохим мальчиком, хуже любого другого. И тогда я решила стать хорошей девочкой – качественной в смысле.

Помню, что тогда уже подошла к делу серьезно, решив обратиться к истокам. Истоки женственности заключаются, как известно, не в наличии вагины, а в том, как и когда девочка впервые осознает себя женщиной. У меня это случилось примерно в пять лет. Тетя Вера сшила мне штапельный сарафанчик с открытой спиной и юбкой-восьмиклинкой. Прекрасно помню, как я в нем выступала – лебедью. Видимо, это было настолько убедительно, что некий мужчина назвал меня на «вы» и «барышня». Так и сказал: «Позвольте, барышня, я вам помогу». (Благородная девица не могла допрыгнуть до звонка в дверь собственной квартиры.) «Спасибо», – ответила я с достоинством.

В то же лето и в том же сарафане я пережила второе важнейшее событие: у меня появился поклонник. Его звали Дима, мы гуляли с ним вокруг дома и говорили об экологии. Я сказала, что высохшие ветки деревьев стоило бы срезать, дабы они не тянули соки напрасно, и Дима тут же кинулся ломать несчастную яблоню, а какая-то старая дура на него заругалась.